Записки молодого варшавянина

— Раз у тебя сегодня день рождения, получай пода­рок! — торжественно сказал он, открыл ящик стола и вынул «вальтер» калибра 7,65, новехонький и блестя­щий, о каком подпольщик мог только мечтать. Я жадно схватил пистолет, это был царский подарок.

— Густлик, ты гений! — вскричал я.

— Немцы сдали Смоленск,— сказал он,— но по-пре­жнему ждут чудодейственного оружия.

— Со дна ада! — угрюмо проворчал я.

— Это будет оружие, которое изменит ход войны,— пояснил Густлик.— Оно падет на врагов, как молния, низвергнутая Вотаном, разрушит Лондон и Москву и даже достигнет Нью-Йорка, плутократы, евреи и комму­нисты станут просить пощады на коленях. Месть будет страшной! На, держи мой отчет.

И подал мне бумагу. Время от времени он составлял такие рапорты о моральном состоянии немцев в Варша­ве. Я передавал их по служебной линии дальше. Немцы ожидали нового оружия, как иудеи прихода мессии.

— Бомба? — спросил я.— Огромная, как этот дом?

— Бомба. А может, снаряд дьявольской силы, кото­рый перепрыгнет моря и океаны,— ответил он.— Это обещал не только фюрер, но и Шпеер. А Шпееру верят все. Один обергруппенфюрер клялся мне, что вот-вот...

— Может, не успеют? — всерьез расстроился я, ибо вовсе не был склонен преуменьшать немецкие таланты в этой области.

— Может, не успеют! — ответил он. — Прозит!

И снова мне пришлось выпить. Уже пробило семь, и у меня оставалось немного времени. Я не имел права брать с собой этот пистолет перед самым комендант­ским часом, но мысль о том, что с ним надо расстаться, огорчила меня так сильно, точно я был ребенком, у ко­торого отнимают игрушку.

— Может, проводишь меня? — спросил я. — Без не­обходимости мне нельзя ходить с оружием.

— Я могу тебя отвезти,— с гордостью ответил он.— Внизу стоит моя служебная машина. Вообще вели всем быть поосторожнее, готовятся крупные облавы и всяко­го рода экзекуции. Варшава истечет кровью. Мы приня­ли решение покончить с нами,— добавил он с улыбкой.

— Может, вы не успеете?

— Может, не успеем,— согласился он.

Положение стало казаться мне довольно мрачным. Теперь уж мне действительно захотелось напиться, что­бы хоть немного отдохнуть от своих страшных мыслей, забыть об ответственности, заглушить любовь к Терезе, избавиться от возникавшего то и дело образа истязае­мого Альбина. Но я был командиром Густлика и не мог обнаружить при нем своей слабости.

Это стремление не ударить лицом в грязь заставило меня несколько недель назад пережить тяжелое испыта­ние. Одним из моих подчиненных был стоматолог, до­цент университета, который открыл зубоврачебный ка­бинет, чтобы не умереть с голода. Во время одного из сборов он внимательно приглядывался ко мне, а когда я уходил, шепнул мне по секрету: «Пан поручник, у вас два верхних зуба в большой опасности». Я подумал о Тере­зе, потому что только для нее мне хотелось быть краси­вым, и решил навестить доктора. Когда я пришел к нему, он начал сверлить мне подпорченный зуб, и в ка­кой-то момент, когда сверло въехало слишком глубоко, я вдруг почувствовал дикую боль. Но я был его коман­диром и не мог позволить себе даже пикнуть! Что бы он подумал обо мне, начни я стонать и кричать от какой-то там бормашины?! Да он наверняка решил бы, что, ока­завшись в гестапо, я сразу все выдам под пыткой, сооб­щу все адреса и фамилии, выдам и его самого! И я сидел в кресле не двигаясь, вцепившись в поручни мок­рыми от пота руками, а кошмарная боль наполняла ме­ня всего с головы до пят. Доцент чистил мой зуб стара­тельно, не торопясь, довольный тем, что я так спокоен. Время шло адски медленно, на глазах у меня выступали слезы, и я думал, что вот-вот потеряю сознание. Это уже была самая что ни на есть пытка, наверное, гестапо не смогло бы причинить боли сильнее.

— Сполосните, пожалуйста,— сказал он наконец,— было не больно, правда?

— Было зверски больно! — спокойно сказал я. Доцент с ужасом посмотрел на меня:

— То есть как?! Я был уверен, что это мертвый зуб! Как вы могли это выдержать? Почему вы не кричали?!

— А зачем кричать, если нет необходимости? — от­ветил я, небрежно пожимая плечами.

Это была моя маленькая победа над трусом и слюн­тяем, который сидел во мне. В глазах доцента я был теперь человеком из железа, а этого-то мне и хотелось.

Мы с Густликом вышли на лестницу, и в ту же мину­ту в дверях соседней квартиры появился коренастый мужчина с обезьяньим личиком под тирольской шляпой. Он окинул нас гестаповским взглядом и вскинул руку в приветственном жесте.

— Хейтлер! — гавкнул он.

— Хейтлер! — отгавкнул Густлик в ответ с не мень­шей ловкостью.

Его сосед выглядел заправским мясником, и я без труда представил себе, как он бил ногами в живот или топтал сапожищами лица заключенных.

— Zur Arbeit? — сочувственно спросил Густлик.

— Für die ganze Nacht, — пояснил довольно уныло столп режима.