Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

После Аспернского сражения Наполеон для переправы чрез Дунай и для служения на канонерских лодках и батареях, на острове Лобау устроенных, имея нужду в искусных матросах, решился воспользоваться покушением англичан напасть на эскадру нашу в самой гавани; но дабы преждевременно не открыть своей настоящей цели и зная, что пребывание наше в Триесте со времени занятия оного французами, не очень приятно, прислал к начальствующему эскадры капитану Быченскому следующее предложение: «Полагая, что пребывание Российской Императорской эскадры в Триесте небезопасно от нападения англичан, я предлагаю вам, г. капитан, воспользоваться удалением неприятельской эскадры от берегов или каким другим удобным случаем и перейти с эскадрой, вам вверенной, в Анкону, где как содержание людей, так и сильная защита сей хорошо укрепленной крепости будут для вас обеспечены. Если же какие обстоятельства предпринять поход сей не позволят, то я, искренне радея о чести флага моего союзника и друга, предлагаю вам разоружить корабли и, сдав все принадлежности оных моим комиссарам, перейти с экипажами в Удино, где, сформировавшись в батальоны, ожидайте дальнейшего повеления для следования в отечество ваше». 10 июня лейтенант Розенберг, возвратившийся из С.-Петербурга, послан был в Вену с ответом следующего содержания: «По ветхости кораблей невозможно без явной опасности перейти мне с эскадрой из Триеста в Анкону. Я надеюсь, что больше будет чести для флага Августейшего моего Монарха сразиться с неприятелем, нежели, не сделав ни одного выстрела, оставить корабли ему на жертву. В таких обстоятельствах оставить свой пост без точного повеления моего Государя и долг и честь мне запрещают».

В продолжение войны надежда австрийцев получить нашу помощь была столь общая, что даже после Ваграмского сражения в Триесте с достоверностью рассказывали, что 100 000 русских соединились с армией принца Карла. Столько-то немцы привыкли видеть нас друзьями угнетенных и помощниками слабых. Не можно описать чувств печали и уныния триестцев в ту минуту, когда объявлены были статьи мира, заключенного между Францией и Австрией. Несчастья Франца II омыты были горькими слезами всех его подданных; прискорбие же тех, кои лишались кроткого, отеческого его правления, было поистине жалости достойно.

Когда эрцгерцогиня Мария-Луиза обручена была Наполеону, луч приятной надежды оживил на краткое время триестцев. Носился слух, что Иллирийские провинции будут возвращены Австрии; но когда все осталось по-прежнему, то все бедствия австрийского императора начали приписывать единственно русским. Наполеоново счастье, как думали тогда, было уже непреодолимо. Бракосочетание его с Марией-Луизой успокоило огорченных потерями австрийцев; они полагали, что союз Австрии с Францией поставлен на твердом основании. Новые подданные Наполеона, в неудовольствии своем не предвидя облегчения своей участи, мечтали вместе с французами о дальнейших завоеваниях, о разорении других и, наконец, ясно говорили, что театр войны скоро перенесен будет в сердце России. Политическое мнение, доселе столько лестное для русских, совершенно переменилось: любовь и уважение к правоте нашей очень охладели. Долгое отсутствие из отечества, бездействие, праздность, неприятность жить с теми, кто не желает нам добра, и самые удовольствия наши обратили в скуку и утомление. Вообще неизвестнось, долго ли еще мы будем без всякого дела, и предчувствие грозы, которая отовсюду скоплялась над отечеством, дальнейшее пребывание в Триесте соделывали весьма для нас неприятным.