Он, например, опубликовал ряд талантливых работ, посвященных испанской поэзии и драматургии XVI–XVII веков, пьесам Мольера. Балет он знал как специалист, и не только его историю, курс которой преподавал в хореографическом училище им. Вагановой, но и профессионально разбирался в балетной технике. Рецензий Соллертинского на концерты, драматические, оперные и балетные спектакли (их опубликовано более 300), емких, метких и остроумных, с нетерпением ждал весь Ленинград. Он обладал способностью глазами читать партитуры симфонических произведений, в результате чего знал наизусть десятки симфоний, даже если никогда их не слыхал — вплоть до вступления каждого инструмента.
Вклад Соллертинского в музыковедение поистине бесценен. Он создал более сотни фундаментальных работ по истории музыки. В своих монографиях, среди прочих композиторов, он, пожалуй, первым в мировой науке обратил пристальное внимание на Мейербера и Оффенбаха. Соллертинский написал несколько блестящих исследований на тему связи музыки и литературы.
Язык его работ соединял точность и меткость с поэтической образностью. Он обладал необычайно тонким чувством стиля. Как артист не может в одинаковой манере сыграть Чацкого и Фамусова, Дона Жуана и Дона Карлоса, так Соллертинский, обращаясь к творчеству какого-либо композитора, стремился найти средства языка, отвечающие характеру того или иного автора. Колкость, язвительность, остроумие и ирония определяют стиль его работы об Оффенбахе: он словно призывает в сотрудники Гейне-фельетониста. Страницы его монографии о Берлиозе окрашивает романтическая взволнованность и патетика; мемуары композитора, которые он вкрапливает в свою работу, стилистически неотличимы от текста самого Соллертинского.
О процессах, происходивших практически одновременно в европейской опере (веризм с его вниманием к психологическим переживаниям героев, внесением в оперу атмосферы трогательной сентиментальности) и неовенской оперетте, фактически превратившим жанр из забавной комедии в сентиментальную музыкальную драму, Иван Иванович выразился чрезвычайно точно и остроумно, назвав Кальмана «главным пуччинизатором европейской оперетты».
И.И. Соллертинский родился в семье высокопоставленного чиновника Министерства юстиции, тайного советника и сенатора Ивана Ивановича Соллертинского. Вся его сознательная жизнь была связана с Ленинградом.
О его феноменальной памяти и интеллектуальных способностях рассказывают легенды. Но они чаще всего оказываются чистой правдой. Свободно говоривший на тридцати двух языках, знавший более 100 диалектов, он даже личный дневник, чтобы избежать чужих глаз, вел на старопортугальском, который, кроме него самого, знало 5 или 6 человек на всей планете.
Получая свою профессорскую зарплату в Ленинградской консерватории, он в шутку расписывался то по-японски, то по-тайски, то по-коптски. Без конспекта и подготовки мог читать лекции по истории музыки или литературы на любом романском языке. Мог наизусть прочесть всего Сервантеса, в оригинале, конечно. Знал на память «Одисею» и «Илиаду» по-древнегречески, а многие стихи Горация и Вергилия — по-латыни.
У него была совершенно необычная, «фотографическая» память. Андронников вспоминал:
Вот что рассказывает знаменитый актер Василий Меркурьев: