Как-то раз канцлер Фудзивара Иэхира призвал сокольничего Симоцукэно Такэкацу и велел тому привязать пару битых фазанов к цветущей ветке сливы — чтобы можно было послать их в подарок. Тот отвечал: «Мне неизвестно, как следует привязывать птицу к сливовой ветке. А здесь этих фазанов пара». К кому только, включая кухонных людей, не обращался Иэхира за советом — всё было напрасно. Тогда он сказал Такэкацу: «Привяжи так, как найдёшь нужным». Такэкацу привязал одного фазана к голой сливовой ветке и преподнёс Иэхира с такими словами: «Если уж привязывать птицу к ветке какого-нибудь дерева, например сливы, лучше сделать это тогда, когда бутоны только набухли или когда цветы уже осыпались. Можно использовать и ветку сосны. Берут ветку в шесть или семь пястей, потом косо обрезают её на пять пальцев. К середине ветки привязывают птицу. Можно привязывать фазана за шею, а можно за ноги. Узел на ветке завязывают в двух местах, используют целые плети глицинии. Расстояние между узлами делать по размаху крыльев, концы глицинии должны торчать, как рога у бычка. В то утро, когда выпадет первый снег, ветку положить на плечо и почтительно войти через средние ворота. Идти следует по каменной вымостке рядом с дворцом, стараясь не испортить следами снег. Надрав пуха, разбросать его, а самого фазана повесить на перила. Когда тебе пожалуют платье, повесить его на плечо, совершить поклон и удалиться. Если снега не выпало столько, чтобы он скрыл носки обуви, подношение фазана не производится. Разбрасывание пуха обозначает, что фазана добыл государев сокол, который и разметал перья».
Непонятно, отчего сокольничий отказался привязывать фазанов к цветущей ветке сливы. Вот ведь и в «Рассказах из Исэ» говорится о том, что в девятую луну некто привязал фазана к искусственной ветке сливы и послал её со стихами:
В общем, получается, что и в искусственных цветах беды никакой нет.
В святилищах Ивамото и Хасимото, что в Камо, поклоняются стихотворцам Аривара Нарихира и Фудзивара Санэката. Однако люди всё время путают, кого в каком святилище почитают. Как-то раз я отправился в Камо, окликнул престарелого священника и стал его расспрашивать.
Тот сказал: «Слышал я, что святилище, посвящённое Санэката, стоит там, где в ручье является его образ. Значит, позволительно думать, что именно ему посвящено святилище Хасимото — ведь оно ближе к воде. Дзиэн, которого прозвали „монахом из Ёсимидзу“, сложил такое стихотворение:
А ведь эта песня относится к святилищу Ивамото. Впрочем, наверняка найдутся люди более сведущие, чем я», — произнёс священник, произведя на меня неизгладимое впечатление изысканностью своих речей.
Дама по имени Коноэ, которая находилась в услужении у монашествующей принцессы Имадэгава и оставила множество стихов в императорских собраниях, в свои молодые годы имела обыкновение сочинять цепочки по сто стихотворений и записывать их тушью, разведённой водой из ручья, протекающего возле двух святилищ, которым она и преподносила стихи. Слава её была весьма громка, многие песни передавались из уст в уста. Она писала и превосходные китайские стихи и предисловия к поэтическим сборникам.
На острове Цукуси жил некий судья, который верил, что редька — наилучшее снадобье от любой хвори. Многие годы он съедал за завтраком две варёных редьки. И вот однажды, улучив час, когда никого в присутственном доме не было, его окружили враги.
И тут вдруг из дома выскочили два воина и стали сражаться с врагами не щадя живота своего. Когда они рассеяли всех врагов, судья в удивлении произнёс: «Я вас не знаю, но вы сражались так смело! Что вы за люди?» — «Мы — те редьки, которые ты съедал за завтраком в течение долгих лет». Сказав так, воины исчезли.
Вот ведь оно как: поверь всем сердцем хоть в редьку, всё равно воздастся.
Святой Сёся чтением «Сутры лотоса» накопил заслуги многие, а все чувства его пребывали в чистоте. Как-то раз отправился он в дорогу и остановился на ночлег на постоялом дворе. Где-то рядом варились бобы на огне из сушёных стручков. И тут святой услышал разговор бобов и стручков. Бобы с бульканьем говорили: «Как жестоко, что вы, стручки, с которыми мы жили бок о бок, так жестоко обращаетесь с нами!» Стручки с треском отвечали: «Разве мы хотим этого? Разве нам самим хочется сгореть в огне и мучениях? Но что мы можем поделать? Не гневайтесь на нас».