Не часто, честно скажу. Но извиниться — ещё реже.
Начал обычно: чем болеете… последнее обострение… что принимаете? А в спину сказали:
— Чё …уйню спрашиваешь — лечи давай!
Когда изобретут таблетку от «плохо», во врачах нужда отпадёт.
Совсем плохо — переломил об колено.
Чуть-чуть — поскрёб ложечкой.
И в рот…
— Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь — неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?
Не-а. Не найти.
— Тупой какой-то… Ну, плохо — что непонятного?
Принадлежность к прокуратуре объявляют ещё в прихожей.
И недоумевают, не встретив подобострастия…
Что странно — многим сочувствуешь.
Против воли порой…
Продолжение
«Яд каплет сквозь его кору…»
В кафе — только ночью. Днём куражаться: жрёте, мол, а
Исцелили, раскланялись, жена пошла провожать, а он вдруг из комнаты:
Фельдшер — девочка из училища, аж расплакалась с непривычки.
Храм. Пасха. Эпилептик. Судороги нон-стоп — глубокий статус. Кончилась служба, пошёл народ. По нам, по больному, по батюшке… а тот, наивный, всё подождать их просил, да помолиться во здравие.
Первая минута на скорой: ржут над коллегой — капали ночью, приступ был. Тычут пальцами в ЭКГ, рыдая от хохота, мне же, обескураженному, говорят:
— И у тебя так будет. Лет через десять.
Хмыкнул гордо, а зря.
Как в воду глядели.
Градоначальник узнала об очередях в поликлиниках.
Грозила публичными казнями.
— Ух, ты! — Сказали все. — Круто! Ну-ну.
Очереди исчезли.
Дня на два.
… и бесконечные тридцатилетние сучки с головными болями.
Допуск к наркотическим препаратам оформляют два месяца.
Как мимнимум.
Через полюса на собаках запрос везут.
А больницы теперь в честь христианских святых.
Хотя некоторым имена нацистских преступников подойдут.
Имени Кальтенбруннера, например. И, скажем, Адольфа Эйхмана…
Варум нихт?
Впихнули в нагрудный карман полтинник. Как швейцару. С такой, знаете, превосходцей: на тебе, братец, на сигареты!
А был с получки — достал тысячу, сунул меж пузом и трениками: а это вам, милейший, на погребение!
Пришла жалоба: такой-разэтакий, и даже говном бросался…
Лишили премии на год.
Диспетчер говорит — донимал минут двадцать. Давление ему, суке полупьяной, измерить. Пузырь шмурдяка в лапе — хлебнёт, затянется и снова в дверь: дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынннь…
И ни души на станции, как на грех.
А ночью, падла, телефон обрывал: три литра на харю, ум болит, язык ребром — инс-с-су-сульт у него. Г-гермо… гермор-р-рагический.
Госнаркоконтроль бдит.
Онкобольных обязали глотать сильнодействующие в присутствии скорой.
Приезжаем, смотрим, расписываемся: дескать, были, видели, правда…
Так и катаемся.
А обращаются к нам:
— Любезный!
МЫ.
НЕ.
РЕБЯТА.
Давно уже!
— Ой!
Да!
Конечно!
Извините,
Всё время.
Выцелив самого трезвого, надо сказать:
Строить событыльников будет исключительно он.
Было дело, даже участок впаривали.
На носилках лёжа, под капельницей.
—
От порога с ехидцей:
— Что-то вы сегодня быстро приехали!
Вот же ж …лядь, а?
— Эва как… Ну, тогда мы внизу подождём, в машине — позовёте, когда пора будет…
Готово дело — оскорблёны донельзя.
О журналах.
Их восемнадцать.
За сутки — подписей восемьдесят.
На днях ввели девятнадцатый.
Учёта журналов.
Коллега.
Изящен.
Подтянут.
Эрудит. Интеллектуал. Знаток поэзии и шахматных комбинаций. Цитирует наизусть и искромётен до зависти.
Убеждён, что все нам должны. Но милосерден — войдя в положение, соглашается взять вещами.
DVD-плеером, например.
Или узелком столового серебра.
С полной сумкой порой со смены идёт.
На станцию пожаловал Госнаркоконтроль.
Помимо комиссии ещё и автоматчик в бронежилете.
Они что думали — мы отстреливаться будем?
Обожают пересчитывать пачку денег под самым носом. Тут главное не ляпнуть что-нибудь вроде «смотри, не ошибись!», иначе непременно кляузу настрочат…
Главврач скорой заканчивает интервью так:
И тёплый взгляд в объектив.