— Что думаешь об увиденном, Дима? — спросил кардинал, спускаясь по ступенькам из машины последним.
— «Причём тут мы?» я думаю, Михаил Иванович, — ответил я, поворачиваясь к нему, словами внутреннего скептика, но сказанными без исходной надрывной экспрессии и бранных междометий. И заметил, как хором кивнули Тёма и Серёга, а Мила широко распахнула сапфировые глаза, ожидая ответа старика.
— Хороший ответ, хоть он и вопрос, — Второв улыбнулся. — А в целом история тебе как?
— Историю я люблю, ценю и уважаю. Эта, сегодняшняя, ещё вполне деликатная, как мне показалось. Хотя вообще-то историю обычно пишут все, кому не лень.
— Интересная версия. Я чаще слышал, что её пишут победители, — поднял бровь он.
— Так Димка так и сказал, — буркнул вдруг Головин, кивнув на меня. — Побеждённым и так есть чем заняться — еду искать, границы защищать, дома заново строить, детей растить. А победителям на всём готовом только и дел, что переписать всё так, как им хочется: чтоб они впереди и все в белом.
Фёдор искоса глянул на брата, и мне почудилась искра гордости в его взгляде.
— Именно, Артём. Они лишают побежденных истории. А народ без истории — это дерево без корней, — продолжал Второв.
— Так не бывает, — проговорил я, глядя на реку, мимо плеча мощного старика.
— Почему? — заинтересованно взглянул он на меня.
— Нас так в школе на природоведении учили. У дерева есть корни, ствол и крона. Если корней нет — это не дерево. Это дрова.
Второв пару раз хлопнул в ладоши, а на лице у Фёдора появилась довольная улыбка.
— Браво, Дима, именно так! Дрова! Опять ты умудрился в два слова вписать то, о чём другие люди болтали бы битый час. Поэтому и стараются все новые победители лишить корней тех, кого обыграли. А в современных и даже относительно современных реалиях они уже и победы не дожидаются — подсекают корни живого дерева, дожидаются, когда оно начнёт хиреть и вянуть. И жгут всё дотла, — в голосе старика звучали горечь и ненависть. И, кажется, я начинал понимать его.
— Есть очень мало людей, кто думает так же, как ты, Дима. И как я. Подавляющему большинству это не нужно и не интересно. Им бы брюхо набить, сериальчик глянуть да поспать послаще. И чтоб с работы не выгнали. Кругозором сейчас хвастаться не модно — он же не часы, не одежда, не смартфон. Его мало кто оценит.
Я кивнул согласно, потому что кардинал выразил мои собственные мысли, практически слово в слово.
— Методы борьбы за паству меняются, верно. Теперь царствием небесным, а уж тем более отпущением грехов, никого не прельстить — слишком дальняя и сложная перспектива, там думать надо, а это трудно с непривычки, — продолжал Второв. — И, веришь ли, борьба за ресурсы и могущество тоже стала попроще, без лозунгов и платформ, по крайней мере для широких народных масс. Кто больше денежек выручил — тот и молодец. А кто проще всего с деньгами расстаётся?
— Дураки, — хором ответили Ланевские и я, а Головин соригинальничал, выдав: «Буратины!».
— Верно, ребята, — вздохнул мощный старик. А внутренний скептик настойчиво повторил свою предыдущую реплику, пересыпав её матерком ещё гуще.
— Я рискну показаться нетерпеливым и невежливым, Михаил Иванович, — медленно начал я, оборачиваясь к кардиналу от суеты плавсредств на поверхности Гвадалквивира, — но вопрос «Причём тут мы?» никак не оставляет меня.
— Я вам сейчас притчу одну расскажу. Всё равно нам последнего участника экспедиции ещё ждать, немного времени есть, — владелец и властелин чёрт знает чего и многого другого, внезапно ставший ещё более загадочным за последние полчаса, элегантным движением поддёрнул брючины своих чинос и уселся на ступеньку того чёрно-серебристого крылечка, что не успел втянуть в себя доставивший нас на берег реки космолёт. Мы подошли чуть ближе. «Ну, щас Акелла со скалы-броневичка нам задвинет про рыжих собак!..» — потёр руки внутренний фаталист. Я едва сдержался, чтобы не хмыкнуть — сцена и впрямь была похожа на старый мультфильм про Маугли. Принимая во внимание наличие в аудитории двух Волков — тем более.
Глава 22
Глубина веков. Был ли Альфонсо мудрым?
Давным-давно, в незапамятные времена, когда люди, звери, птицы и прочие земноводные жили в мире и согласии, соблюдался исконный порядок. Никому и в голову не приходило его записывать и уж тем более потом продавать те записи — правила передавались из уст в уста, не меняясь веками. Это было хорошо и это было правильно. Каждый знал свое место в великой системе, свои права и обязанности перед семьей, родом и всем большим общим домом — планетой Земля. Хотя про гелиоцентризм и прочие астрономические условности знали считанные единицы, потому что остальным это было без надобности.