Записки непутевого актера

В то время у меня появился новый знакомый по прозвищу Сказочник, который профессионально занимался валютными операциями. Как-то мы со Слоном что-то ему продали, а он расплатился с нами частично деньгами и чуть-чуть золотыми червонцами. Эта мелкая, по нынешним временам копеечная, сделка обернулась для меня большой бедой.

В одно прекрасное утро ко мне домой нагрянули с обыском. Человек двадцать людей в штатском перевернули вверх дном всю квартиру и нашли сумасшедшую ценность — две золотые монеты. Но этого оказалось достаточно, чтобы увезти меня на Лубянку — дело было в ведении КГБ.

На допросе я быстро смекнул, что Сказочник засыпался на серьезной — иначе им не занялась бы Лубянка — валютной операции, его взяли, он дает показания и сдал меня. Следователь хотел получить от меня показания на Сказочника и, понимая мою роль мелкой сошки, сказал: «Колись, Долинский. Лучше проходить по делу хорошим свидетелем, чем плохим подсудимым». Колоться я не стал, твердо стоя на том, что проклятые золотые червонцы остались мне от бабушки. Однако перепугался основательно и, когда меня, ничего не добившись, отпустили, прямо с Лубянки помчался к своему двоюродному брату Мише Вишневскому — мужику тертому, прошедшему огонь, воду и медные трубы. Мишаня одобрил мое поведение на допросе, но успокаивать меня не стал: «Дело серьезное, от тебя так просто не отвяжутся. Главное — ничего на себя не брать, «да» успеешь сказать на суде. Не видел, не помню, не знаю…»

Прошел месяц, меня не трогали, и я стал понемногу успокаиваться. И зря. Однажды я вышел из дому за сигаретами и не вернулся. На улице меня ждали — запихнули в «Волгу» и увезли в Лефортовский следственный изолятор. Безутешная супруга повела себя отнюдь не как жена декабриста. Она тут же меня бросила, выписав из квартиры и распродав все мои личные вещи. Бог ей судья.

Мои университеты

В моей стране, где десятки миллионов людей побывали за решеткой и колючкой, где издревле на слуху поговорка «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», где тюремная баллада — едва ли не самый популярный песенный жанр, отсидеть срок по экономической статье никакой не позор, а обычное дело. Вот я и не стыжусь своих тюремных и лагерных лет, а, наоборот, охотно о них рассказываю, порой и с эстрады — когда меня об этом просят зрители и слушатели.

Собственно, и кичиться этими годами нет никаких оснований. Просто это часть моей жизни, долгий ее эпизод, который сказался на моем характере, моем понимании людей и их взаимоотношений, который, как всякий жизненный опыт, многому меня научил, заставил многое переосмыслить. Да чего там, любой прошедший такую школу знает это сам, а тому, кто ее не прошел, полезно хотя бы пройти курс по чужим конспектам. От тюрьмы и от сумы не зарекайся.

А свой курс я записал еще в лагере, вечерами после десятичасовой работы в цеховой инструменталке, преодолевая усталость и лень. Заставлял меня писать мой добрый лагерный приятель, на самом деле добрый и чистый человек Саша Шешуков. Два слова о нем. Еще совсем мальчишкой он по оговору одной многоопытной в любовных делах девицы был осужден за попытку изнасилования. В лагере насильников не любят и не упускают случая их «опустить». Когда с Сашей попытались сделать это, он отбился тяжеленной кувалдой и получил еще один срок за попытку убийства. Чтобы повысить свой авторитет среди зеков и тем самым избежать повторения покушений на свою мужскую честь, он совершил еще один отчаянный поступок — бросился на колючую проволоку, имитируя побег. И получил еще один срок за попытку побега. Таким образом, на самом деле ничего криминального в своей жизни Саша не совершал, а все его преступления описывались юридическим термином «через попытку». По этому поводу один лагерный начальник шутил: «Вот, Шешуков, откинешься и непременно сразу же кого-нибудь трахни, потом убей и убеги. А то, получается, зря сидел».

Так вот, Саша заставлял меня писать. И я прилежно писал свои мемуары. Как говорят, ни дня без строчки. А потом через расконвоированных, которые тоже работали в инструменталке, я переправил свои записки на волю. Их получил по почте мой друг Чапа и не придумал ничего лучшего, чем передать их маме. Она прочитала, после чего у нее случился серьезный сердечный приступ.

Предлагая свои почти не правленные лагерные записки вниманию читателей, я надеюсь, что они не вызовут таких тяжелых медицинских последствий. И приношу свои извинения за встречающиеся в тексте вульгарные, а то и нецензурные словечки.

Все, полный писец.

Последняя и единственная надежда рухнула, как карточный домик. Главный врач — эксперт Института Сербского, первая психиатрическая страны, академик Лунц вынес вердикт:

«.. по составу преступления — вменяем».

Десять месяцев я шел к этому дню. Бессонные ночи, вскрытая вена, порезанная шкура на горле, разбитая об угол кафельной стены башка, карцер — все напрасно: по составу преступления вменяем, может предстать перед судом. Ну, кое-какие отклонения есть — психопатия с явлениями декомпенсации. Так кто сейчас не психопат?