Записки несостоявшегося гения

— Я хочу объяснить вам, что означает ваш результат, — сказал он. — Прежде всего, к этим

160-ти единицам смело можете добавить еще пяток, с учетом того, что тестировались вы

впервые, да еще и, как я понимаю, в обстановке повышенного внимания, весьма близкой к

ажиотажу. Так что, в вашем случае, мы имеем уже свыше 160, или — то, что принято

скромно называть гениальностью. Вот так, ни больше и ни меньше.

Профессор несколько отстраненно оглядел меня, чуть помолчал, а затем

продолжил:

— Проще изъясняясь, молодой человек, вам природа подарила уникальную

возможность решать, практически, любые задачи неограниченно широкого диапазона

умственной деятельности. Неплохо звучит, правда?

Только никакой эйфории: если вам уже хорошо за тридцать, а вы с таким

мыслительным аппаратом всего лишь директор деревенской школы — не многого же, согласитесь, удалось вам добиться в этой жизни!

Мне почему-то вдруг захотелось перебить профессора и поправить: не деревенской

школы, а райцентровской, но, слава Богу, я тут же сообразил, как это будет мелко

выглядеть. А Додонов продолжал:

— То, что вы сегодня о себе узнали, будет теперь вас преследовать всегда. Потому

что, чего бы вы дальше ни добились, каких бы сельских высот ни достигли, — все это будет

абсолютно неадекватно вашим возможностям. Честно говоря, я вам не завидую. Иметь

такой потенциал и разбазаривать его ни на что… Использовать вас в роли директора

школы — все равно, что забивать в стену гвоздь цветным телевизором!

Ну да, что это я… Не обижайтесь на меня, голубчик, пожалуйста! Стройте впредь

свою жизнь хотя бы в каком-то соответствии с вашими природными задатками. И знайте: за три последних года, что мы используем этот тест, только в одном случае результат был

подобен вашему. Называть имя того человека не буду. Он — позор нашего университета, ученый-невозвращенец, решивший свой потенциал реализовать на Западе.

… Перечитал этот отрывок и грустно задумался: как же редко я вспоминаю тот

день, а ведь он казался тогда лучшим в жизни! Хорошо помню, как возвращался вечером

по чужому холодному городу в общежитие, смотрел на снующих по своим делам

прохожих, и мне ужасно хотелось кричать во весь голос:

— Люди добрые! Видели ли вы когда-нибудь живого гения?! Не спешите, остановитесь, глядите — вот я иду! Вот он я, вот, вот, вот!

И послесловие. У меня еще было несколько бесед с Додоновым. Однажды я

пригласил его поужинать в ресторан и был очень рад, когда он согласился. Был четверг, мы ели рыбные блюда в «Океане», и он немного рассказал о себе.

117

Семья из четырех человек, верный многолетний друг — жена, неудачно сложившаяся

личная жизнь единственной дочери, больная диабетом внучка.

Он предложил мне место на кафедре, сказал, что с его связями и под его научным

руководством защита кандидатской через пару лет гарантирована.

Я обещал подумать. Но резко изменить свою жизнь не смог. Думаю, так сказать, до

сих пор…

На память о профессоре Додонове у меня осталась прекрасная монография

«Эмоция как ценность», изданная Политиздатом в 1977 году. Значительно позже я узнал, что по индексу цитирования (ссылок на труды наиболее известных ученых) в зарубежной

научной литературе Борис Игнатьевич Додонов в Крымском университете, известном

своими высококвалифицированными научными кадрами, уверенно лидировал среди

многих профессоров и академиков. А его классификация типов эмоциональной

направленности личности под названием «Шкала эмоций по Додонову» теперь принята во

всем мире. Так что, повезло мне когда-то на знакомство с такой неординарной личностью, хотя и какой-то особой роли в моей жизни это не сыграло. Так как в самореализации не

сумел оказаться на уровне своих способностей. Не сумел! Быть — был, но не состоялся…

***

Сегодня я ни о чем не жалею. Ни о том, что не решился тогда принять предложение

серьезного ученого, ни о давным-давно вычеркнутой из памяти тягостной странице

влечения к пренебрегшей мною женщине, желанное тело которой в тот страшный зимний

вечер ласкал безвременно погибший счастливчик. Правда, история эта имела свое, неожиданное для меня продолжение.

Несколько лет назад, на съезде одной общественной организации в Киеве, я

обратил внимание на немолодую статную женщину со следами, как это принято говорить, былой красоты. Она была в модных свободных одеждах, скрывавших хорошо развитую

грудь; скромный маникюр подчеркивал изящество ухоженных длинных пальцев, украшенных модной россыпью современной бижутерии. Несколько раз я замечал, что и

она исподволь внимательно разглядывает меня. В какой-то момент я даже испытал

странное чувство встречи с когда-то знакомым человеком.

В тот же день вечером мы сидели в ней вместе в гостиничном ресторане. Честно

говоря, я был в некотором смятении: не верилось, что она — это она, а я — здесь, рядом с

ней, и мы говорим обо всем, и то, что давно ушло, может нахлынуть так внезапно и

сильно…

Не знаю, куда бы могла завести нас эта встреча, если бы не одна ее фраза, брошенная мельком, но мгновенно меня отрезвившая:

— А знаешь, Виталик, — сказала она, — ведь тогда, на курсах в Симферополе, ты