Записки нетрезвого человека

Время ОЗ — это время стабильности и определенности, в ОЗ явственна система социально-нравственных и общественно значимых координат, предъявить которым свою позицию имело смысл и, более того, было вызовом. В ОЗ явственен, как уже упоминалось, диалог с незримым «кувшинным рылом».

В ЗНЧ совсем другое время, другое состояние и автора, и общества, здесь другая природа чувствования. Кончилась стабильность и определенность, причем кончились они задолго до реальных общественных перемен конца 1980-х. Противопоставление общественно безобразного и нормально человеческого давно уже стало общим местом.

Когда автор оглядывается на свою жизнь, оказывается, что пропорция «обид», т. е. того, от чего он страдал по причине других, и «вин», т. е. того, от чего другие страдали из-за него, осуществляется с заметным перевесом последних.

Вычитанная где-то, но запомнившаяся сценка. Горячее, интеллектуальное обсуждение «Зеркала» А. Тарковского было исчерпано уборщицей, которая появилась к концу рабочего дня с тряпками и шваброй. На какую-то реплику возбужденного участника дискуссии она буркнула: «А чего тут понимать — наделал делов человек — вот теперь кается…»

Покаяние и сопутствующее ему страдание — редкий феномен искусства советского периода не только исходя из нравственного состояния художника, но и по объективным причинам: «…слово „покаяние“, столь часто ныне употребляемое… Оно всегда звучало в России при конце культурно-исторических циклов» (Гумилев, Панченко. «Чтобы свеча не погасла…» С. 68).

С. 57

Все с ума посходивши. Все с ума посходивши. Все с ума посходивши. Все посходивши с ума.

Просторечная присказка, любимая интеллигенцией в 1970-е годы.

У интеллигенции вместо идей и страстей — сплетни. Называется информация.

В 1970–1980-х годах официально транслируемые новости перестали вызывать доверие, что породило действительно гигантский пласт культуры слухов («сплетен»), становившихся едва ли не самой содержательной частью человеческого общения.

«4 февр. <19>87. Ленинградцы удивительно не в курсе событий, не знают никаких подробностей ни об Алма-Ате, ни о Пленуме. Натан (Эйдельман. — Сост.) с жаром их просвещал» (Эйдельман-Мадора. С. 246).

«Невероятно тяжелым оказался 1977 год… <…> 8 января в Москве прозвучали три взрыва: один в метро на Арбатско-Покровской линии, второй в торговом зале магазина № 15 и третий в мусорной урне на улице 25 Октября. Погибло 7 человек, 50 были ранены. Это были террористические акты, которых в городе не было 50 лет. Разумеется, в газетах мы не найдем обо этом ни единого слова. 25 февраля возник пожар в крупнейшей столичной гостинице „Россия“. Погибло 42 человека, 52 были ранены <…> Тысячи москвичей помнят 4 марта, когда вдруг качнулись стены и люстры, зазвенела посуда. В Москве произошло землетрясение! И опять об этом ни слова. Как не сообщалось о целом ряде авиакатастроф, крупнейшими из которых было крушение Як-42 с хоккеистами „Локомотива“ на борту, гибель самолета Ту-104 при посадке в Алма-Ате, где погибло 96 человек, а также Ту-154а — рейс Луанда — Москва, где погибло 46 человек» (там же, с. 347).

В искусстве размножились дегустаторы. Этак, язычком: Ц… Ц… — устарело это, сейчас нужно вот что… Прежде сверху указывали, каким и только каким должно быть искусство. Теперь прогрессивные дегустаторы решают, каким и только каким оно должно быть.

«Дегустаторство» в мире Володина — серьезный моральный дефект. «Дегустатор», «ценитель», «представитель элиты» не воспринимает ни жизнь, ни искусство как таковые, он считает их ступенями успеха:

Эта элита
признает Мадонну Литту.
А для элиты той
Литта — звук пустой.
Она ценит, однако,
Кафку и Пастернака…

(«Эта элита…» — Ст-19. С. 155)

В рассказе «Стыдно быть несчастливым» (1971), где впервые появилось это стихотворение, описаны типичные представители «дегустаторов»: художник, которого любит дочь героя, и жена художника: «Мы научились говорить в искусстве от имени народа, от имени молодежи, но разучились говорить от имени себя. <…> В жизни часто симулируют болезни в искусстве же наоборот: симулируют здоровье».

Одноместный трамвай.

«Одноместный трамвай» — название самого первого издания ЗНЧ («Огонек»-90). Рискнем предположить, что этот образ внутренне связан с романом Б. Пастернака «Доктор Живаго», герой которого погибает от сердечного приступа, задохнувшись в переполненном трамвае. Володинский трамвай «переполнен» им самим.