Записки о болгарских восстаниях

К Еледжику подъехали на рассвете, усталые, измученные: бойцы две ночи не смыкали глаз. Туман был такой густой, что мы бы и вражеских ружей не увидели, разве что поднесли бы их к самым глазам. Еледжикские повстанцы пали духом, да и немудрено. Здесь уже знали, что турки разгромили и сожгли Клисуру: сожгли и Петрич, как только мы оттуда уехали: та же участь ожидала и повстанческий лагерь в Еледжике.

Мы решили в тот же день напасть на окрестные черкесские селения, может быть, даже на Ихтиман, где, по рассказам очевидцев, находился склад оружия и пороха. Особенно на этом настаивали далматинцы. Шутич и Альбрехт выразили желание возглавить эту экспедицию. Нападение предполагалось совершить ночью. Но соглашались ли на это еледжикские повстанцы? Нет. Они нисколько не интересовались тем, что происходило за пределами их лагеря. Если теперь многие города во главе с учеными мужами отделяют себя от других и знать ничего не хотят об иных городах, где живут их братья, то чего можно было требовать от еледжикских повстанцев? Ведь ни один из них даже понятия не имел о таких отвлеченных вещах, как единство государства или страны. Они твердили, что должны охранять Еледжик, обеспечивать безопасность своих семей — и только.

— С нами вот-вот произойдет то, что стряслось с клисурцами и петричанами, — говорили они. — Значит, не в наших интересах отдаляться отсюда.

Тщетно Бенковский и далматинцы расточали свое повстанческое красноречие: не оставалось никаких сомнений в том, что мы здесь уже не имеем влияния.

— Где же винтовки, которые нам должны были прислать из Румынии? Почему наши молодцы еще не переправились через Дунай? — раздавались недовольные голоса еледжикских повстанцев.

А дождь лил как из ведра. Он окончательно парализовал все наши действия. Женщины и дети, промокшие до костей, дрожали от холода и вопросительно смотрели на нас. Даже шалаши, крытые буковой листвой, не спасали от дождя. Разница была лишь в том, что в шалаши дождь проникал сквозь листву и падал на голые шеи еще более крупными каплями.

Еледжикским повстанцам снова предложили испытать ружья. Оказалось, что из четырехсот ружей лишь десятая часть не вышла из строя. У одних стрелков пули, вылетавшие из поврежденных ружей, падали в нескольких шагах от них: у других загорался лишь порох: у третьих лишь щелкали курки. Неприятно запахло испорченным порохом, словно вывалили несколько кадок сгнившей кислой капусты. Положение было тяжелым. Нас легко могли бы разгромить и без пушек — хватило бы полсотни солдат со Шнейдерами да двух десятков черкесов с винчестерами. Я не говорю уже о бумажных патронах, которые мы носили в жестянках из-под керосина в кожаных сумках: не нужно было и дождя, чтобы их испортить, — ведь вся одежда повстанцев промокла до нитки, и пронизывающая сырость, от которой расползалось допотопное крестьянское сукно, превратила наши скромные боеприпасы в черное тесто.

Но надежда, святая надежда, на которой весь мир держится, еще поддерживала и в нас силы и мужество. И ей способствовала неизвестность — отсутствие сведений о других революционных округах и пунктах, которое мы толковали в желательном для себя смысле. Пусть у нас плохо, ну а Велико-Тырново с его многочисленной кавалерией? А гайдуцкий Сливен и его бойцы, опоясанные широкими кушаками, уже с марта наводнившие леса? А Враца? А «Кровавые письма» ее главного апостола С. Заимова, который оповестил всех, что его округу не терпится начать восстание?.. Бывало, перебираешь все это в уме, и гибель Петрича и Клисуры представляется тебе не более важной, чем разрушение какого-нибудь муравейника. Кроме того, мы имели глупость воображать, будто после первого же удачного сражения с неприятелем добудем немало хорошего оружия. Далматинцы, основываясь на наших же сведениях, вселяли в нас надежду на победу. Итак, мы сами себя обманывали.

—

Двадцать девятого вечером все замерли на месте, когда дозорные доложили, что к Капуджику / Трояновым воротам/ приблизились турецкие войска с артиллерией. В повстанческом лагере поднялся переполох, молоты в «арсенале» перестали стучать, все взоры обратились к горным вершинам, окружающим Капуджик. Мы тотчас же стали взбираться на возвышенность, с которой он был виден, и собственными глазами убедились, что дозорные не ошиблись. Замеченные ими войска оказались пехотной частью, численностью не больше батальона: но с нею пришло много башибузуков и черкесов. Неприятель расположился на месте, представлявшем собой естественное укрепление: кроме того, большая толпа болгар и все солдаты рыли окопы. Вокруг лагеря были расставлены караулы, двойные караулы были выставлены со стороны, обращенной к Еледжику. В бинокль были видны две пушки: они стояли в главном лагере, поблескивая на солнце. Мы хорошо видели противника, но и он видел нас.

Ясно, что этот отряд явился затем, чтобы взять приступом Еледжик. Нам же с нашими испорченными ружьями нечего было и думать о нападении на турецкий лагерь.

—

2