Записки одессита. Оккупация и после…

Не помню, как ее звали, но она оказалась очень общительной. Угостила нас салом с хлебом. Заплатила маме за проживание, и наши финансовые дела несколько улучшились. Она рассказала, что ее муж болеет туберкулезом и она кормит его собачьим жиром. Бродячих собак ей поставляли деревенские ребята. После знакомства с мамой, женщина приезжала в год два-три раза и всегда привозила какие-то продукты. Она работала главбухом колхоза и просиживала у нас по много часов, сводя баланс. Со мной она не общалась, а у меня были свои заботы.

Костел. Знакомство с Пересыпью

Во время оккупации и несколько лет после нее в костеле на Екатерининской проводили католические богослужения. Посетителей было немного. Внутри, в огромном молитвенном зале, было торжественно и тихо. Иногда пел хор на большом балконе над входом. Я туда заходил, как в другой мир, где нет голода и злости…

Было до слез жалко, когда после 1947 года костел закрыли, распустив слух, что священники оказались иностранными шпионами. Очень скоро здание разорили. В помещениях, расположенных между наружной стеной и молитвенном залом, стали ютиться беспризорные. Нам было по восемь-девять лет, когда мы занялись обследованием подсобных помещений костела. С местными обитателями-беспризорниками мы быстро подружились.

Иногда нас гонял участковый, которого вскорости кто-то из более старших «жителей подземелий» оглушил и при этом отобрал документы, включая партбилет, и оружие. Милиционер собрал нас возле школы № 117 и просил, чтобы мы посодействовали ему в возвращении похищенного, но помочь ему было не в нашей компетенции…

Потом в помещении костела был открыт спортзал «Строитель», в котором проводились соревнования по волейболу и пинг-понгу. Вскоре спортклуб прекратил свое существование, но здание до конца не развалили. И то хорошо…

В апреле по нашей улице в сторону порта гнали пленных румынских солдат. Колонна шла не очень стройно. Румыны выглядели изнуренными, были мокрыми от пота. В ширину колонна занимала всю проезжую часть. Солдаты шли при полной амуниции, с шинелями через плечо, их мучила жажда.

Мы, жители нашего дома, стояли возле ворот и смотрели на пленных и конвоиров, шедших с винтовками наперевес. Вдруг один из румын выбежал из строя к женщине, несшей ведро воды с Польского спуска («Канавы») и зачерпнул солдатской кружкой воду. Наш конвоир ударил прикладом так, что несчастный, вихляя, улетел к колонне, где его подхватили и понесли на себе другие пленные.

Женщины стали корить конвоира, на что он им сказал: вам нужно было посмотреть на то, что они делали с такими, как вы, совсем недавно, не так далеко от города.

Такие колонны гнали по улицам много дней.

Трамвай № 1 останавливался рядом с нашим домом, шел по Ришельевской, затем мимо Оперного театра, там сворачивал влево, и по улице Пастера доставлял нас на конечную остановку, где сейчас делает круг 28-й трамвай. Кондукторы даже и в мыслях не допускали, что голодные пассажиры имеют деньги на билеты, а мы кучковались на площадках, чтобы их не раздражать.

Мы носили трусы без карманов. Откуда нам было доставать деньги? Спускались к Пересыпьским мостам, оттуда трамвай № 6 довозил пассажиров до Ярмарочной площади, а № 7 ехал аж до Лузановки.

Запрыгивали мы в любой и ехали до ближайших деревьев шелковицы или акации. Сигналом спрыгивать служило урчание в животе. Вагоны были без дверей.

На площадке возле нас с Ленькой разговорились две пожилые женщины о какой-то «горячке», где течет горячая вода прямо в море — туда они и направлялись. Сошли вместе с ними возле сахарного завода. Старушки направились в сторону моря.

Действительно, от электростанции к берегу была проложена толстенная труба, из которой лилась под напором горячая вода. Под ее струей нежились молодые и пожилые женщины, умиротворенные солнцем и теплом.

Диаметр трубы позволял нам проникать в нее почти не сгибаясь, но напор воды не давал идти быстро. Постепенно становилось жарко и душно. Мы попробовали сесть, но вода хлестко ударила, и труба выплюнула нас на спины женщин, которые от неожиданности дружно завизжали. Такое катание нам понравилось, захотелось повторить, но к трубе, охраняя свой покой, женщины нас больше не подпустили.

Почти рядом с берегом сидели на мели ржавые суда — самоходная баржа и небольшой сухогруз, задравший кверху нос. На них сидели и лежали пересыпьские пацаны разного возраста. Иногда кто-нибудь из них нехотя поднимался и с разгона прыгал с носа сухогруза в море.

Издалека казалось, что это очень просто. Летели по воздуху ребята, раскинув руки в стороны, затем красиво их складывали, и почти без брызг входили в воду. Вскарабкались на сухогруз и мы. С палубы посмотрели вниз, морское дно показалось совсем рядом. Как пацаны не бояться прыгать головой вниз? На дне среди песка — черные камни и ракушки.