Записки охотника

В первопечатном журнальном тексте и в подготовленной для издания 1852 г. «цензурной» рукописи читаем: «Кучер остановил разбежавшихся лошадей, нагнулся с облучка, посмотрел, махнул рукой и плюнул». Слова: «нагнулся с облучка, посмотрел» — выпали в издании 1852 г. по явной небрежности, а так как Тургенев, готовя многочисленные последующие издания, читал тексты не по-корректорски и без сверки с рукописями и предшествующими изданиями, этот изъян в тексте так и остался незамеченным.

Таким образом, смысловой и стилистический анализ текста в сочетании с исследованием его истории по первоисточникам не позволяет механически принять последний вариант, заставляет подойти к тексту вдумчиво.

Таких примеров из текста «Записок охотника» можно было бы приводить много.

Могут сказать, что это мелочь, не заслуживающая серьезного разговора. Но вся текстология складывается из таких «мелочей» и занимается ими. Это такая же «мелочь», как и всякий мазок, штрих, из которых составляется целое картины. А. М. Пешковский сравнивал подобное потускнение с изменением головы человека, из которой выдернули один волос: человек от этого лысым не стал, но его облысение начинается; точно так же — пусть микроскопически и не очень заметно, но тускнеет литературный образ при исчезновении или изменении хотя бы одного слова.366

Могут также сказать, что предлагаемый путь ведет к созданию текста, который в таком сочетании вариантов никогда не существовал; разразятся обвинения в контаминации, реставрации и других «смертных грехах» текстологии.

Прежде всего на это надо ответить, что речь идет об относительных мелочах, об исправлении ошибок, так сказать, «местного значения», которые неконцептуальны и не меняют текста по существу. О контаминации здесь не может быть и речи, потому что здесь пропорции совсем не те, которые бывают при контаминации. Надо утратить чувство реальности, чтобы говорить в таком случае о «новом» или даже «совершенно новом» тексте, как это было, например, в 1952 г. при оценке гоголевских «Мертвых душ» в редакции В. А. Жданова и Э. Е. Зайденшнур.367

Вся текстология, в той своей части, в которой она занимается установлением текста, есть не что иное, как реставрация и консервация произведений искусства, воплощенных в текстовой форме. В этом ее единственный смысл, для того она и существует.

Более того: встретились случаи, в которых пришлось возвращаться от принятого за основу текста к более раннему варианту, несмотря на то что, как это вытекает из характера изменения, оно было внесено в текст волею самого автора.

В «Касьяне с Красивой Мечи» охотник зашел в пустую избу: «… голодное мяуканье кошки раздалось за другой дверью. Я толкнул ее ногой; худая кошка шмыгнула мимо меня, сверкнув во тьме зелеными глазами» (ср. 78).

До издания 1874 г. слова «кошки» (в первом случае) не было: оно было вставлено в 1874 г. (Корректуру этого издания Тургенев читал, но тем не менее оно получилось весьма небрежным). Возможно, что это слово ввел сюда сам Тургенев, но его следовало бы опустить даже и в том случае, если бы этому имелось точное документальное свидетельство (например, корректура), потому что оно вставлено по недосмотру и нарушает логику текста. (Далее следует: «Я толкнул ее ногой». Дверь или кошку?)

Случаи такого рода, когда правка производится автором на поздней стадии (произведение давно создано), без достаточного ознакомления с контекстом, при отсутствии момента «вдохновения» и т. п., Б. В. Томашевский называл «нарушением системы».368 Вопрос о правомерности и границах исправлений, истекающих из этого положения, не ставится в современной текстологии, а его следует ставить.

Об исправлениях, внесенных в текст «Записок охотника», многое еще можно было рассказать. Например, в одном из номеров «Вестника Европы» затерялся перечень опечаток к рассказу «Конец Чертопханова», о котором сам Тургенев забыл и который впервые извлечен на свет божий и учтен только в академическом издании подготовителями данной книги.

Существенная часть работы при установлении текста «Записок охотника» — устранение в нем цензурных искажений. Большую часть цензурных искажений журнального текста Тургенев устранил при подготовке отдельного издания 1852 г. Из новых искажений цензора В. В. Львова в последующих изданиях Тургенев устранил лишь немногие, хотя имел к этому полную возможность, и скорее всего — по памяти. В передаче Г. 3. Кунцевича сохранилось следующее свидетельство Н. И. Вейнберга, объясняющее это обстоятельство: «Я помню, мы говорили с Иваном Сергеевичем, почему он не внесет мест, зачеркнутых цензурой, — слышно было, что кое-что выпущено. Он сказал: „Знаете, это все так мне надоело“».369