Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов

А Монпарнас подобен фокусу линзы, в котором собираются все лучи, проходящие через нее, чтобы потом рассеяться в окружающем пространстве. На Монпарнасе можно понять Францию, постичь ее секрет, полюбить противоречивый Париж, увлечься им как женщиной, увлечься так, чтобы зубы болели в час расставания.

Не верится, что не так уж давно Монпарнас был окраиной, почти деревней. Классические парижские каштаны мелькают там и сям, и это все, что осталось от наивного зеленого цветения былых времен.

Бульвар Монпарнас начинается от улицы Сэвр, но вплоть до вокзала он как-то бледен и невыразителен; лишь с площади Ренн начинается господство истинного Монпарнаса ― господство Духа и Плоти, Анализа и Синтеза. Что сказать об архитектуре Монпарнаса? Ее почти не замечаешь, и высокие серые дома, построенные в мрачновато-тяжелом стиле начала века, не задерживают взгляда, ибо жизнь кипит на земле, и человек поднимает глаза лишь ночью, когда зажигаются огни рекламного электрического фейерверка. Бульвар широк, что позволяет небу милостиво расстилать свой покров над человеческими страстями, пребывающими в душах многочисленной толпы, проходящей по асфальтированному тротуару Монпарнаса.

Ближе к вокзалу, т. е. в самом начале «настоящего Монпарнаса», превосходящее положение занимает простонародный элемент населения в лице, главным образом, шоферов такси, стоянка которых находится на юге треугольника, образуемого «Мильк-Баром» на востоке, вокзалом на северо-западе и кафе «Дюпон» на западе начала бульвара. Там слышны выкрики, шутки, ругательства. Это ― le bon people de Paris[692], уроженцы Сент-Антуанского предместья, Менильмонтана, бедных окраинных парижских округов вроде Клиньянкура или Белльвилля. Здесь вы еще можете встретить женщину с кошелкой, стекольщика, продавца мази против мозолей; близка оживленно-торговая улица Ренн, близки большие магазины…

Но вот уже, как изюминка в булке, проглядывает первая книжная лавка… Она еще скромна, и лишь в глубине магазина можно надеяться найти что-либо интересное. Она еще довольно бедна, эта лавка…

Но вот, на противоположной стороне бульвара, ― обыкновенные незамысловатые ворота. И маленькая вывеска. Вторая изюминка, второй аванпост Духа! За воротами помещается художественная выставка, артистическое ателье. Еще смотрят на вас заспанные домохозяйки в папильотках, еще слышен всплеск выливаемого помойного ведра, ― но уже вы входите в узкую дверь, спускаетесь по нескольким лестничным ступеням, ― и попадаете, как говорится, сразу же в самую точку, начинаете постигать одну из важнейших и характернейших сторон парижской жизни.

В полдень Рассказ à la manière de Хемингуэй

Напротив кафе торчало дерево, и тень от него достигала входной двери. Была такая жара, что официант с салфеткой на плече пошатывался.

– Дайте мне виски с содовой, ― промолвил Бэкстон.

– О Джек, милый, но ведь ты уже выпил пять коктейлей! ― сказала Фрэнсес.

– Дайте мне виски с содовой, ― повторил Бэкстон.

– Тогда и мне тоже дайте, ― сказала Фрэнсес.

Он посмотрел на нее так, словно он видел ее впервые, но тотчас узнал любимое, знакомое лицо, чуть— чуть лишь покрасневшее от пьянства, и он посмотрел на ее добротное тело и тоже узнал его.

– Джек, ― сказала Фрэнсес.

Он не отвечал. Он слишком хорошо знал, что она скажет.

– Джек, ― повторила Фрэнсес.

«О боже», ― подумал он. Она сейчас опять начнет про это.

– Джек, я хочу ребенка.

– Ну и хоти, ― сказал Бэкстон.

Фрэнсес расплакалась. «Как она уродлива, когда плачет», ― подумал он.

– Я уйду к Уилкоксу, если так, ― сказала Фрэнсес.

– Я всегда знал, что ты сука, ― разозлился Бэкстон.

Фрэнсес уже не плакала. Она подозвала официанта.

– Сколько я вам должна? ― спросила она.

Официант сказал. Она заплатила и вышла из кафе.

Бэкстон даже не посмотрел ей вслед. Вот и кончено, ― подумал он. Ну и тем лучше.

По площади повели быков на корриду. Они медленно шли, подгоняемые гиком уличных мальчишек, и лишь изредка мычали. Жара усилилась. Солнце было в зените.

– Что-то в горле почесывает, ― подумал Бэкстон.

И он залпом выпил виски, который оставила Фрэнсес.

4. I— 44

Автопортрет на фоне одиночества

В 1940 году, в Москве, готовя к изданию сборник своих избранных стихов, Марина Цветаева включила в него стихотворение 1924 г. «Под шалью». Оно было написано в Чехии, молодая Цветаева тогда ждала ребенка и была полна одновременно и пугающих, и радостных ожиданий.

…Женщина, в тайнах, как в шалях, ширишься,
В шалях, как в тайнах, длишься.
Отъединенная ― как счастливица —
Ель на вершине мглистой.
Точно усопшую вопрошаю,
Душу, к корням пригубившую…
Женщина, что́ у тебя под шалью?
– Будущее!

Вот с этим «Будущим» и познакомился теперь читатель, закрыв последнюю страницу книги Георгия Эфрона.