Записки простодушного. Жизнь в Москве

Понимаю, что моя любовь — «туристская» любовь к историческому центру, что жители Петербурга могут оценивать и его, и жизнь в нём, — иначе. Да вот и я, бродя по жилым районам, с грустью убеждался, что петербургские «хрущобы» похожи на московские, даже, пожалуй, погрязнее и потемнее.

Никто не отрицает, что климат в Петербурге, мягко говоря, не идеальный. Впрочем, Пушкин и тут умудряется обратиться к Петербургу со словами любви:

Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз…
…
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады…

Я — с Пушкиным:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой её гранит,
Твоих оград узор чугунный,
…
Красуйся, град Петров,
и стой, неколебимо, как Россия…

Отрадно, что городу, ставшему в советские годы запущенным и провинциальным, вернулось его имя — Санкт-Петербург. Уверен: вернётся и былая слава, и былое великолепие.

Happy end?

Миллионы советских людей 5 марта 1953 г. с тяжёлым вздохом узнали о смерти Сталина — тщательно скрывая царившие в душе радость и облегчение (это и естественно в рабской стране). Впрочем, Солженицын в «Раковом корпусе» приводит пример открытого ликования по этому поводу. Заключённым приказали молчать и снять шапки. Они выполнили приказ: молча сняли шапки и стали бросать их вверх.

Алексей Шмелёв и Ирина Левонтина («О чём речь?») приводят воспоминания Григория Агеева о том, как в лагере он сочинил экспромт-эпитафию Сталину, горячо одобренную другими заключёнными:

Как ветер над морем
Проносится вздох —
Жил Сталин на го́ре,
На радость подох.

Много было, однако, людей, которые искренно оплакивали «великого вождя»: «Как же теперь жить-то будем?». А некоторые грузины и сейчас гордятся своим великим соотечественником. В этой связи вспоминается любопытный эпизод.

В 1968 г. торжественно отмечалось 800-летие великого грузинского поэта Шота Руставели (как-то никого не смущало, что точная дата его жизни до сих пор неизвестна). На торжественном вечере в Тбилиси присутствовала поэтесса Белла Ахмадулина. Всё как обычно: торжественные речи, шум, гул, кокетничанье с соседом — маршалом Баграмяном, тосты. И тут она вслушалась. Бойкий московский журналист произносит тост за двух самых великих сынов грузинского народа — Шота Руставели и Иосифа Сталина. Ахмадулина подошла к журналисту, сняла с ноги туфлю и — врезала ему по морде.

После Сталина страна осталась верна заветам Ленина, «шла к коммунизму под водительством родной коммунистической партии».

Был короткий «период оттепели», период надежд, отразившийся и в кино («Чистое небо»), и в литературе, в поэзии «шестидесятников» (Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина и другие). Даже хвастливые посулы Хрущёва догнать США по производству мяса и молока на душу населения вызывали не раздражение, а улыбку. Помню, как в электричке мы, подмосковные туристы, задорно поём:

Ура, ура! Догоним США
по производству мяса, молока.
Ну, а потом обгоним США
по потребленью вин и коньяка.

С первым призывом у нас до сих пор сложности. Зато вторая часть призыва была встречена советским народом с пониманием: по потреблению вин, не говоря уж о водке, мы оставили далеко позади не только США, но и другие страны. Да он, призыв этот, и традициям нашим вполне соответствовал. Напомню эпизод, описываемый в «Повести временны́х лет» под 986 г. Князь Владимир, выбирая религию для своего народа, благосклонно выслушал поборников мусульманства. Особенно понравилось ему многоженство. «Бе бо сам любя жены и блужение многое» — поясняет летописец. Не по душе Владимиру пришлось обрезание, запрет на свинину, а главное — запрет на вино. Произнёс историческую фразу: «Веселие Руси есть пити, не можем без того быти!». И вот мы не мусульмане!