Читаем Записки «Русского Азиата». Русские в Туркестане и в постсоветской России полностью

— Спасибо! Храни вас Бог! — тихо произнесла она, перекрестила окружающих и, молодые люди бережно повели её обратно.

— В тот день я и познакомился с ней!

— С кем «с ней»? — тут же отреагировала жена.

— С норвежкой, на которую ты очень похожа! — неожиданно выдал Кузьмич.

— Я ведь ещё и из-за этого давно собирался зайти к вам!

Это было уже интересно и я разлил водку по рюмкам. То-то мне жена говорила, что Кузьмич на неё смотрит как-то странно, при удобном случае пытается заговорить, а я над ней подшучивал:

— Поклонник проявляет активность!

Кузьмич продолжал:

— Как ни странно, но эта девушка пришла на корабль одна, стояла растерянная с букетиком цветов. Русые волосы, белое платье, окантованное цветным национальным орнаментом - вся аккуратненькая, как точёная! В нашей деревне таких не было! Ноги сами понесли к ней. Подошёл, встал навытяжку, поздоровался, ткнул себя в грудь и представился:

— Василий! Можно Вася!

— Ту мон (Доброе утро), Васья! — ответила она, робко улыбнулась и протянула цветы, с которыми я не знал, что делать.

Девушка показала на себя и произнесла: «Анна!»

— Надо же, русское имя! — мелькнула мысль. Широким жестом, на правах хозяина, я пригласил её ознакомиться с кораблём. Водил, показывал, что-то объяснял; в ответ она одобрительно кивала головой:

— Я Васья! Я! Только вечером в кубрике узнал: «я» обозначало «да».

Экскурсия закончилась на баке. Я был свободен от вахты. Мы любовались панорамой города и морем, над нами кружили чайки. Этим чудесным, солнечным днём Анна была необыкновенно хороша — и, прежде всего, какой-то внутренней красотой, которая угадывалась в ней. Она странным образом действовала на меня. Моя душа простого, грубого, деревенского парня была охвачена ранее не известным, светлым и чистым чувством и всё вокруг было прекрасно!

Не знаю, сколько времени мы пробыли вместе, но пора было расставаться. Я проводил Анну к трапу. Она протянула мне свою маленькую, тёплую, душистую ладонь и произнесла:

«Так Васья! Ха де!» («Спасибо Васья! До свиданья!»).

В ту ночь я спал плохо, не мог успокоиться. Вспоминал каждую минуту, проведенную с Анной. Думал о себе, о ней. На другой день ждал, маялся. Друзья заметили, стали подтрунивать, а я хотел одного — хотя бы еще раз увидеть Анну и побыть с ней рядом. Но её не было. Шёл последний день нашего пребывания в Норвежском порту. Вдруг ко мне подбегает Андрей (рундуки в кубрике, на которых мы спали, находились рядом) и радостно сообщает:

— Иди, твоя норвежка пришла! Вот возьми, подаришь! — и сунул в руку небольшой свёрток. Сердце взволнованно застучало в груди, и я кинулся на верхнюю палубу. Анна стояла на том же месте что и в прошлый раз.

— Здравствуй, Анна! — с волнением произнёс я.

— Ту мон, Васья! — ответила она.

Нас не интересовал корабль. Мы нашли спокойное место: стояли, смотрели в морскую даль, на порт, на скрывающийся в дымке город, друг на друга. Я не знал кто и кем была Анна, но всем своим существом чувствовал: впервые в жизни рядом со мной девушка, которой безоглядно доверил бы всё и пошел бы с ней хоть на край света!

Между тем время неумолимо утекало, словно из меня жизнь.

— Анна! Завтра мы уходим! — печально выдавил я и жестом изобразил кораблик на волнах. Она поняла, слегка кивнула, прикрыв ресницы. Но это было ещё не всё: совершенно некстати приближался час заступать мне на вахту.

И вот наступил момент, когда я с тяжёлым сердцем показал на часы и обречённо развёл руками. Она поняла и это. Я достал свёрток, там была яркая красивая русская матрёшка:

— Анна, это тебе на память!

Она радостно всплеснула руками. Затем открыла сумочку, достала маленькую раскрашенную деревянную лошадку - национальный сувенир и протянула мне.

Когда мы расставались, в её глазах стояли слёзы, у меня - ком в горле.

— Ха де, Васья!» — были её последние слова, прозвучавшие как: «Прощай Вася! Прощай… какое мягкое и в то же время безжалостное слово!

На следующий день, едва стало светать, наш крейсер отшвартовался от норвежского берега. Провожающих не было.

С тех пор бывают моменты, когда я закрываю глаза и вижу в утренних сумерках тот пирс и силуэт девушки в белом платье.

Она всё машет и машет мне платком…

Кузьмич наклонился, закрыл лицо руками. Наступила тягостная пауза. Мы с женой замерли. Возможно, не вовремя, но когда Кузьмич пришёл в себя, я задал ему вопрос, который не мог не задать:

— А как же жена, наверно, не случайно - Анна?

Кузьмич покосился на меня и недовольно буркнул: — Совпадение!

Первой умерла добрая баба Аня.

— Погоды-то, погоды нынче какие! — сетовала она на непрекращающиеся дожди. Зная о том, что мы не грибники, баба Аня, знаток здешних грибных мест, по пути из леса всегда заходила к нам и, не смотря на наши возражения, делилась грибами.

Через два года у Кузьмича началась катаракта, затянулся левый глаз, а вскоре из жизни ушел и он.

Сын Кузьмича - Николай - заматерел, развёлся с женой, отрастил брюшко, купил подержанную иномарку. Теперь возит из Москвы в деревню каких-то женщин, жарит шашлыки и до глубокой ночи гремит попса в его автомобиле…


«ЮРЬЕВ ДЕНЬ»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия