Записки синих колосьев (СИ)

Ни сейчас, ни потом — так и оставалась, опустив лицо и продолжая насаживать на нитку крыс, хранить черную и глухую, как мокрый олений зрачок, тишину.

Смольно-желтые дебри вокруг кувыркались от самых невидимых корней, кружились и шатались похожие на хвосты воздушных змеев лианы, поднимались кверху из разбивающейся угольной воды пятнышки-огнеискры. Закрытые небесные зеркала раскалывались и трескались на семь грядущих лет непроходящих несчастий, и кто-то, кто бродил под древесной кромкой, иногда наклонялся к реке, смывая с белых-белых рук следы черной магии да красных поцелуев.

Несло свою вахту то, что круглым яблоком, одетым в белое с чалым и желтым, ворочалось в верхнем тумане, завывала где-то потерявшаяся камышовая лиска, дым застревал в горле, пальцы и ладони, будто у вернувшегося к началу мальчишки, почти по-предательски подрагивали, а Ёкай всё так же мерно вязала, шила, узлила и молчала, сводя своим молчанием с отказывающегося трезво мыслить и сидеть на поводке уме.

Только когда Дзи почудилось, что он вот-вот поднимется на ноги, скажет какую-нибудь отпетую глупость и впервые за долгие годы даст брешь, от беспричинной и неоправданной обиды испортив то немногое, что у него, наконец, появилось, горло его само, обрядив в слова хрипящие и сипящие звуки, вытолкало наружу этот дурной, защемленный и защепленный вопрос:

— Скажи мне хотя бы, что со мной будет дальше?

Кейко, прекратив узлить-вязать-стегать, замерла.

Дзи, стараясь отказать себе глядеть в ее сторону, продолжил:

— Ты приняла меня, привела в свои леса, остаешься постоянно ходить со мной. Я не знаю, как и зачем ты это делаешь и почему это происходит, но у меня такое чувство, что ни одна иная тварь из-за твоего присутствия не просто не приближается ко мне, а даже не решается показаться на глаза. А как только я остаюсь один — что-то тут же шебуршится рядом и подбирается, я же знаю, всё ближе и ближе, явно мечтая меня сожрать. Ты возишься со мной, как с беспомощным детенышем, и я, как выяснилось, тот жалкий эгоист, которого всё устраивает и который не хочет никуда без тебя и от тебя деваться, который хочет… хотел бы… остаться с тобой… насовсем… Но я ведь понимаю, что этого, скорее всего, никогда не случится… Ты ни о чем со мной не говоришь, ничего мне не объясняешь, и я понятия не имею, что произойдет дальше и что меня ждет… И как мне быть, когда этот день настанет? Когда ты с концами устанешь от меня, когда решишь, что хватит, и мне здесь больше не место — что мне делать тогда? И что… что станешь делать ты?

Ёкай не шевелилась — воздух возле ее ушей начинал потихоньку густеть и темнеть, и огнеискры сменили направление, не поднимаясь наверх, а с высоты рушась сияющим аловатым снегом вниз, — но по-прежнему ничего не произносила вслух.

Дзи же, как пропащий глупец, не могущий взять в толк, что на него нашло и зачем он продолжает это творить, не унимался.

— Может, ты меня просто-напросто съешь? Растянешь, порвешь и перекусишь пополам, как одну из своих крыс?

Лисица, прищелкнув клыками, смутно заметно качнула головой: шутки — хотя не такой уж оно было и шуткой — не поняла, но хотя бы, озверившись, не смолчала, ответила:

— Нет. Не съем. Я не ем людей, и уж тем более никогда бы не тронула тебя. Идиот.

Люди всегда были и всегда останутся самыми странными тварями, — подумалось Дзи; с одной стороны, ответ Кейко его повеселил, с другой — порадовал, с третьей — умудрился надломно-нездорово раздосадовать: возжелай лисица его сожрать — не прогнала бы подброшенным дворняжьим щенком, да и хоть чем-то он бы ей таким образом пригодился.

— Ладно. Тогда, значит, оставишь где-нибудь в дебрях и кто-нибудь другой за тебя это сделает. Прикончит меня и сожрет. Хотя я бы, знаешь ли, предпочел, чтобы сожрала меня все-таки ты.

Ёкай застыла, как звезда в самую бездвижную ночь — ночь багрового полнолуния, незнакомым жестом прижала к макушке большие треугольные уши, взметнула голову и, не проявив ни клыков, ни предупреждающего огнивого взгляда, рассеянно и в чем-то беззащитно, на миг обратившись маленькой лисьей девочкой, спросила:

— Почему…?

На это ответить — честно ответить — Дзи позволить себе не мог, так что, как бы ни хотелось обратного, вынужденно отвел взгляд, перестав любоваться лисьим лицом и гадать, какое лицо крылось там, под маской. Накрепко стиснул в пальцах глину, из которой успел слепить нечто четверолапое, с рыбьими крыльями и оскаленным ланьим черепом, и передернул, будто мерзнущий в дрёме сновидец, плечами.

Думал, что Кейко на это обидится, разозлится, махнет на него рукой и, закончив со своими крысиными делами, уйдет, снова оставив на неопределенный срок — если не навсегда — одного, но та, к его удивлению, так не поступила.

Та непривычно-спокойным голосом, растерявшим весь лязгающий хищный задор, сказала:

— Нет. Никто другой не тронет тебя тоже.

Дзи даже не удивился — а может, и удивился, просто не воспринял всерьез, — но спросил:

— Почему? Откуда ты можешь это знать?

— Оттуда, что я не позволю. Я никому здесь не позволю причинить тебя вреда, господин Дзи.