Записки случайно уцелевшего

Только те, кому довелось в сорок первом выходить из окружения в отрыве не только от своей части, но даже от своего подразделения, только такие бедолаги знают, что собой представляла эта ни с чем не сравнимая тоска абсолютной личной автономности. Только они знают, что делает с человеком эта случайно доставшаяся ему и потому постылая свобода, свобода как осознанная необходимость распоряжаться собой на войне по своему усмотрению. Что творится у человека на душе, когда он полностью предоставлен сам себе и должен действовать в условиях такого же полного отсутствия информации.

Еще вчера ты, солдат, мог ни о чем не думать - над тобой располагалась мощная иерархия командиров, наставников, начальников, которые за тебя думали, решали, приказывали. Сегодня твоя жизнь и твоя смерть зависят только от тебя и ни от кого больше. Никогда, ни раньше, ни потом, не испытывал я этого щемящего чувства своей роковой отчужденности, своей физической отдельности, да еще перед лицом отовсюду грозящей гибели.

Такова была эмоциональная доминанта тех тридцати дней. Как потом я понял, четко обозначившая собой переход моего сознания из стадии юности в стадию человеческой, да и гражданской зрелости. Устойчивое и однородное душевное состояние на протяжении всех тридцати дней. Приключения же, выпавшие на нашу долю, напротив, были самые разные, самые пестрые. И о некоторых из них, запомнившихся мне и интересных не по принципу лихости пресловутых «боевых эпизодов», а по психологической содержательности и драматической напряженности, я попробую рассказать.

Вот одна из первых ночей в окружении. Мы трое продираемся в темноте сквозь густые лесные заросли и неожиданно оказываемся на опушке. Впереди - залитое лунным светом убранное поле, которое нам предстоит пересечь - туда, на восток, указывает стрелка моего компаса. Но как раз в той стороне глаз досадливо улавливает силуэт немецкого танка, который держит под обстрелом все это открытое пространство. Мы шепотом совещаемся. На протяжении последнего часа немцы нас уже дважды засекли, так что убраться из этих мест необходимо. Но миновать танковый патруль, не обнаружив себя, явно не удастся. Как быть?..

- Кто такие? - внезапно долетает до нас из затененных кустов чей-то приглушенный голос.

К нам подходит какой-то человек в поблескивающем при лунном свете расстегнутом кожаном реглане, в сапогах, но без фуражки. Присмотревшись, я различаю в той стороне еще пять или шесть человеческих фигур. Судя по винтовкам - бойцы, судя по обмоткам на ногах - ополченцы. Как-то нерешительно они тоже подтягиваются к нам. После короткого разговора выясняется, что эти люди - из дивизии Фрунзенского района. Человек в кожаном реглане - политрук роты. Он пытается вынести знамя своего полка, которым себя обмотал. Видимо, где-то читал, что именно так поступают в подобных случаях настоящие воины.

Изысканно вежливая речь, с какой этот новоявленный политрук к нам обратился, и решение, которое он принял, свидетельствуют о том, что армии он никогда раньше не нюхал и о военном деле не имеет никакого понятия. Но храбрости ему не занимать.

- Мы, - показал он на своих бойцов, - сейчас пытаемся подкрасться к немцам и забросить в их танк гранату. - Он так и сказал - «Забросить в их танк гранату» - и для убедительности показал зажатую в ладони «лимонку». - А к вам у меня такая просьба. Вы побудьте немного здесь, а когда услышите, что мы действуем, откройте отвлекающий огонь. Интенсивный, пожалуйста. Чтобы немцы подумали, что вас тут не три человека, а минимум тридцать три.

- Но это безумие, товарищ политрук!..- вырвалось у меня.

- Почему же безумие? - спокойно возразил он. -Тут оставаться все равно нельзя. Тут они нас завтра всех перестреляют. Атак, может быть, получится, как в поговорке, только - наоборот, поле перейти - жизнь пробить... Значит, договорились?..

Не дожидаясь ответа, он пригнулся и, волоча полы своего реглана по стерне, побежал в сторону немецкого танка. Его бойцы безмолвной цепочкой последовали за ним, обреченно (или мне так показалось?) повторяя движения своего политрука.

Какое-то время мы следили за их перебежками, но они быстро пропали из виду. Ошарашенные внезапно явленным нам примером такой безрассудной, более того - такой нелепой отваги, мы еще долго таращили глаза им вслед и очнулись, лишь когда с той стороны донеслась резкая автоматная очередь, словно вспоровшая ночную тишину. Случилось то, что не могло не случиться. Немцы их обнаружили раньше, чем они успели что-либо сделать. Мгновенно вся округа озарилась вспышками осветительных ракет, ощетинилась беспорядочной автоматной и пулеметной пальбой, в которой наши одиночные «отвлекающие» выстрелы растворились бесследно. Минут через пять пальба в той стороне стала понемногу стихать, но вскоре возобновилась с новой силой, уже не оставляя никакой надежды на спасение группы политрука.

Мы немного еще постояли на опушке, а потом, не сговариваясь, молча побрели обратно в лес.