Записки старика

Спрашивающий сперва остолбенел, смутился и промычал что-то, потом как бы встрепенувшись, начал излагать свое удивление и сожаление таким отличным манером, что только Гоголь мог бы своим пером воспроизвести этот трагикомический монолог. В душе бедняка произошла страшная борьба проснувшегося человека с заскорузлым чиновником.

По одиночке вызывали нас присутствие, несколько почище, поопрятнее и поблаговиднее прибранное.

– Ваш чин коллежский асессор, – спросил меня, должно быть, советник, смотря в бумагу, которую он держал в руках.

– Я лишен прав и чинов, – ответил я.

Он пристально уставил в меня свои глаза, кивнул головою, ткнул указательным пальцем отвесно в стол, как будто хотел прошибить его, откинулся на спинку кресла и сказал решительным тоном:

– Ну, так в Енисейскую губернию.

Аудиенция моя кончилась. Я узнал, что мне придется торчать где-то на протяжении где-то от Саянских гор до Ледовитого океана на каком-нибудь притоке Енисея, а может быть, и на самом Енисее. Дистанция огромного размера – больше всякого европейского государства! Мне вспомнилось из географии:

Северовосточный мыс – крайняя северная оконечность Азии и всего большого материка.

Красноярск – губернский город при большом сибирском тракте.

Енисейск славился прежде железными заводами. В округе его богатые золотые россыпи.

Минусинск – житница Сибири.

Туруханск – заштатный город вблизи полярного круга, торгует рыбою, мехами и мамонтовою костью.

Но вместе с тем вспомнилось и то, что изотермы там сильно погнулись к югу, а изохимены направились чуть-чуть не по меридианам. Будет, что будет, а думай, сколько хочешь – ничего не придумаешь.

Нам выдали казенное белье, обувь и холстяные мешки для укладки имущества.

– Что здесь за люди? – спросил я Моткова в камере.

– Зияты, батюшка, зияты! – ответил он, подражая писклявому голосу старой бабы.

Чрез 3 или 4 дня к нам прибыли еще 4 человека из подсудимых, назначенных в ссылку на житье в Томской губернии без лишения прав. Их разместили вместе с нами, так что в некоторых камерах было по три человека. Я с Мотковым остались по-прежнему вдвоем.

С первых чисел ноября нас стали отправлять по 4 человека. Мотков попал во 2-ю партию, мне пришлось отправляться с 3-й 10-го числа.

Нас везли далее уже на санях. По всей Тобольской губернии порядок поезда был следующий. Наши сани с конвойным ехали впереди. Далее тянулась вереница саней (до 10 и более) с т. н. гражданскими. На половине этапного расстояния производился получасовой привал.

Тут можно было выйти из саней и прогуляться вдоль по дороге, не сходя с нее, подойти к следующим позади нас саням, разговориться с сидящими в них, одним словом, можно было иметь какие-нибудь приятные или неприятные сношения с людьми и обменяться с ними хотя парою слов. В версте или полуторе от этапа опять остановка. Наши сани летели вперед во всю лошадиную прыть, прочие же подъезжали самым тихим шагом. Нас поспешно запирали в отдельную комнату и тогда только выпускали в ограду этапа весь прочий поезд. У ворот ограды уже толпились продавцы разного: съестного хлеба, калачей, лепешек, вареной и жареной рыбы, говядины, яиц, молока, творогу, а иногда даже и готовых пельменей. Мы, запертые отдельно, не могли иметь непосредственного сношения с ними, а чрез конвойных солдат за все платили несравненно дороже. Гражданские в этом отношении пользовались большею свободою. Они могли выходить за ограду и там торговаться, а при накоплении продающих, большею частью женщин, являлось соревнование, очень выгодное для покупателей.