Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Донская батарея, пристроясь поодиночке к первому орудию, запрыгала, в дивизионной колонне, в центре отряда, а дивизион конно-линейной батареи разместился повзводно в авангарде и в арьергарде. Сакма же шла, да шла вперед, держась левого берега Кубани. Лес, степь и луга, со всею роскошью растительности, стелятся к востоку, за широким разливом вод, а на крутых обрывах берега стоят черноморские станицы и, как сторожевые часовые, тянутся линией небольшие посты и редуты (Редуты и сторожевые пикеты состояли из плетневого квадрата в несколько сажен с завершенным верхом из терновника, с мазанкой для казаков, вышкой и навесом для коней, смотря по местности для 3–10 казаков.).

День вечерел; частый дождь пробивался сквозь стлавшийся туман, который, порою разрываемый выносившимся из ущелий ветром открывал даль; но сборище, словно заколдованное, уходило невидимкой, а сакма все шла, да шла вдоль берега Кубани… Недалеко уже было и до развилок, от которых Кубань, разделясь двумя рукавами, каракубанским («Кара» – значит черный.) вливается в Черное Море, а другим в Азовское. На этом месте сакма круто поворотила влево к Черным Горам, и разделилась на несколько отдельных троп. Отряд остановился; развели костры. Мокрые хворостняк и бурьян, треща, сопя, свистя и дымясь, по временам длинными языками, освещали кругом бивуак, где, вопреки обычаю, ни одного котелка, ни одного шомпола с шашлыком («Шашлык» – куски нарезанного мяса, по преимуществу бараньего, жарятся, как на вертеле, над угольным жаром, обливаемые туслуком, т. е. рассоленной водой.) не виднелось у огней…

Генерал Евдокимов приказал послать конные команды пластунов на разведки и «достать язык» («Достать язык», значит, захватить живьем неприятеля, чтобы от него разведать о цели и намерениях противника.). Не нужно было хлопцам напоминать об осторожности, чтобы не поймать «вражьего облизня» («Поймать облизня», т. е. не обжечься, в переносном смысле – не промахнуться неловкостью.) …

Сырой туман валил сплошной массой, стелясь кругом по мокрой траве; крупные дождевые капли шумно стучали в шалаши, наскоро поделанные и мало защищавшие от косого ливня; холодный порывистый ветер, пронизывавший до костей, окоченял члены, немогшие согреться на заливаемых кострах, а тут еще в желудках распевали такие голосистые «птахи – хай им бис!» Но привычка вступила в свои права, и живительный сон был крепок, а на утро, проснувшись, пришлось сушить у огня весь мокрый бок, покоившийся всю ночь среди лужи. Перед рассветом, потянул от гор сильный и ровный ветер; стаи нависших облаков зароились; туман начал подниматься вверх, предвещая перемену погоды. Рассвело. Там и сям отрадный луч прорезывал, быстро бежавшие к морю, сизые тучи. Пластуны вернулись с двумя языками, захваченными из разбредшегося скопища. Они единогласно сообщили, что скопище до двух с половиной тысяч, под предводительством лучших вожаков, Пиюка Безрюкова и Алхаза Лоова, имело целью напасть на Ивановскую или Васюринскую станицы и затем пробраться на хутора; но погнавшейся за ними отряд разрушил их намерение, а страх за свои сакли заставил разойтись по аулам.