Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Горцы и не подозревали, что мы, преследуя их, третий уже день были на пище святого Антония, и потому набег в горы был немыслим, да и самое возвращение на присоединение к главному отряду в Белореченское укрепление, требовавшее трех, четырех дней хода без провианта и фуража, с усталыми и голодными людьми и на изнуренных лошадях, было почти невозможно. Положим, по отрогам ущелий и в равнинах, покрытых лесом, нашлись бы не одни ягоды и плоды, а и хороший кабаний, козий и лосий шашлык, да кони-то крепко подъяровались, т. е. отощали. Сообразив все это, генерал Евдокимов хотел уже послать поохотиться «на зверя», предпочитая лучше поголодать, чем послать за Кубань в видневшуюся на берегу станицу. Река была в полном разливе и пришлось бы плавиться, без бурдюков (В полую воду, и на большое пространство, нередко, для плава, подвязывались под грудь лошади надутые бурдюки, которые зачастую служили с этой же целью и для пеших, а чтобы незаметен был пловец, он прикрывался большими ветвями и походил на плывущий куст.), около двух верст, а такой плав много ли и свежих коней вынесут? Это была главная причина, почему генерал не хотел послать; но неожиданная случайность изменила все и помогла добыть не только необходимое, но даже лишнюю роскошь в набеге, как-то: кофе, чай, сахар, ром и проч. и проч. И вот как это вышло. Начальнику нашей линии, А. С. Войтицкому, еще непривыкшему голодать по кавказски, вид закубанской станицы сулил отраду, и он предложил послать охотников в станицу; но это намерение осталось без исполнения, несмотря на то, что мы уже готовились на охоту. Сборы шли медленно, как-то все валилось из рук, а глаз невольно косился на станицу… Что за беда, если бы и утонуло несколько человек – зато всем остальным было бы «здорово и сытно»…

Вообще наша боевая жизнь приучила нас заботиться более о цели достижения, чем о средствах. Жребий утонуть мог быть жребием каждого, а об этом-то менее всего и думалось.

Около курившихся костров, Николай Иванович Евдокимов и Адам Станиславович Войтицкий, завернувшись в намокшие плащи, лежали молча; один только куст дерезы (растение в роде шиповника) отделял костер дежурства, у которого со мной сидел есаул Подрезов. Люльки наши так же лениво курились, как и мы обменивались словами, жуя то патронную бумагу, то держа во рту пулю, чтоб обмануть время и докучный голод… К нам подошел пластун, урядник Левченко, и, поправляя огонь костра, предложил: «если, по возвращению в станицу, мы дадим ему гарнец горилки, то он добре покоштует нас варевом»… Я готов был уже разругать дурня за неуместную «балясу», но непустая торба в его руках изменила намерение и условие было скреплено словом… Живо принесена железная бадья, взятая в донской батарее, и вскоре приятно защекотал нос запах вареного сала. Левченко не ограничился этим: он пособрал у товарищей окрошки бурсаков и паляниц («Бурсак» род пшеничной булки из сдобного теста с запеченным в середине яйцом. «Паляница» – лепешки из пшеничной муки, как вообще делают их малороссияне, только высушенные для похода.), и поднес нам вместе с бадейкой, служившей при орудии для смачивания банника. Густой пар валил клубом на задор голодным желудкам, и я уже готовился распорядиться по-своему; но Подрезов остановил мой порыв обычной своей лаконической речью: – «Аполлон! нам голодать, не привыкать, – дай похлебать начальству, так и будем сыты в станице». На умную речь, вместо ответа, я велел Левченке нести бадейку за мной… На предложение В-цкому поесть супу, мне пришлось было выслушать длинное замечание, но запах от поставленного бака обаятельно подействовал: генерал быстро встал и предложил начальнику отряда разделить трапезу. Несколько ложек горячей бурды сделали свое: раздражили сильно аппетит, и охотникам дано разрешение съездить в станицу за провизией. Чего не смогло сделать слово, то сотворил суп «консоме» из пропотевшего куска курдючного сала (Кавказские бараны, большей частью, имеют курдюки, т. е. хвосты состоящие из сплошной массы сала, которого в курдюке бывает до 10 фунтов. Под курдюки нередко подвязываются колесики для облегчения хода барана.), нескольких горстей проса и двух- трех луковиц, хранившихся в случайно не сброшенной с седла торбочке… Левченко получил, сверх уже обещанной горилки, т. е. водки, около 15 рублей серебром от начальства. После этого прошу протестовать, «что голод-то не свой брат, и не тетка»!