Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Мы отправились и были уже за Майкопским ущельем… Богарсуковские аулы виднелись невдалеке. Луна хотя и взошла, но светила еще так низко над горизонтом, что высоты, замыкавшие долину с юга, отбрасывали огромные тени на равнину. В этой тени тщательно скрывался всадник. С крайней осторожностью подавался он вперед, держась у подошвы утесов, и каждый раз, когда предстояло ему проезжать освещенные местности, соответствовавшие впадинам, он пускал коня вскачь, осмотревшись прежде внимательно. Поравнявшись с ближайшим к нам аулом, всадник, казалось, пришел в раздумье, благоразумно ли ему выехать по прямой дороге, соединявшей аул с ущельем Уч. Из боязни быть открытым, он продолжал путь вдоль утесов, пока не напал на поперечную дорогу, удобную только для верховой езды, и которую, по-видимому, узнал. Здесь не задумываясь, поехал он по этой дороге, быв принужден выйти из охранительной тени, набрасываемой скалами. Луна осветила вполне всадника, сидевшего на вороном коне, шерсть которого лоснилась под серебряными лучами месяца. Легко было узнать всадника; он имел «сарых» т. е. чалму или завив на папахе: это был мулла Абдул Керимов, знакомый нам, как отчаянный вожак партий. Приближаясь к аулу, Абдул удвоил бдительность. К счастью его, местность эта покрыта отдельными группами деревьев, и местами тропинки пролегали через заросли. Прежде чем въезжать в кусты, он посылал вперед собаку, а, выезжая на равнину, зорко осматривал пространство, отделявшее его от следующей группы. Нас крепко заинтересовали эти маневры, и мы, не замеченные им, так же скрытно двинулись вперед, разъединясь, чтобы охватить большее пространство и не дать возможности улизнуть всаднику.

Вскоре он достиг пределов аула, над палисадом которого высился озаренный луною старый минарет. Мулла остановился в густой рощице, последней от аула; отсюда до самой реки Уч-су тянулась открытая местность шагов на тысячу. Возле аула облегал обширный луг, а за ним мост соединял оба берега. Река не была видна за высоким берегом. Сойдя на землю в роще, Абдул отвел коня в самую густую тень и там привязал, сам вышел на опушку и устремил взор на минарет.

Невозмутимая ничем тишь господствовала в ауле; все обитатели его покоились глубоким сном. На улицах виднелись только бродившие скот и собаки. Мы втроем влезли на утес над самым аулом и зорко следили что будет.

В ауле, на минарете, появился человек, вытянулся во весь рост, вынул белый кусок холста и подержал его несколько секунд над головой. Воздух был наполнен светящимися насекомыми, движущийся блеск которых еще сильнее отражался от темных кустарников; но это не мешало отличить более яркий свет, похожий на вспышку пороха. Значит, на сигнал отвечали сигналом. Вскоре за ответным сигналом показался из аула, быстро шедший к роще, пеший горец. Абдул, оставя собаку около лошади, пошел было смело навстречу, но, сделав несколько шагов, воротился к опушке. Долго и, как видно, с увлечением говорили горцы, делая жесты руками, указывая в направлении к югу или к западу, и мои хлопцы заключили, что, должно быть, речь шла об отрядах генерала Козловского и нашего, или, пожалуй, о самих нас. Но вдруг два горца, по-видимому жарко спорившие, пошли быстро к мостку через реку, куда пробирались ползком и наши пластуны – Алеменьев и Бойко.

Конь муллы был уже в руках у пластуна Зенченки, а верная хозяину собака плавала в своей крови, зарезанная сильной рукой ловко брошенного кинжала в ответ на ее рычание.

Абдул, более осторожный, вероятно заслышал шелест в мелких кустах, остановился, и схватил за руку товарища. Ветра совершенно не было, шорох затих. Оба они быстро и бегло осмотрели ближайшие кусты, но ничего не заметили тревожного.

Луна склонялась к горизонту, небо стемнело; однако можно было еще на некотором расстоянии различать предметы.

– Не ошибся ли ты? – спросил горец.

– Нет, я слышал шелест ветвей. Может быть, шелест произвела птица, змея или ящерица. Меня тревожит то, что я, проезжая по Майкопскому ущелью, слышал вдали сильный конский топот, а наши так не делают: это верно казаки.

Мулла, вероятно вспомнив о своей собаке, свистнул, но верный пес уже не мог сойти с места. Еще раз горцы тщательно осмотрели ближайшую к ним траву и кустарники, но осторожные пластуны, подслушав их разговор (наши пластуны, да и большая часть казаков, если не совсем хорошо говорили на горских наречиях, то, во всяком случае, отлично понимали речь), были уже далеко. Горцы успокоились и быстро пошли вперед… Следя за этой таинственной сценой, я остался на утесе наблюдать за ее исходом. Приказав бывшим со мною пластунам Мандруйке, Тхорю и Левченке спуститься к товарищам, державшим коней, я велел подвести поближе моего кабардинца, а им троим постараться захватить живьем обоих горцев.