Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Алеменьев и Бойко пробрались за мост и там залегли, а Мандруйко, с посланными товарищами, пробрались незаметно, точно змеи, по следам горцев, чем отрезали им путь отступления; затем, когда горцы взошли на мост, Бойко с Алеменьевым точно выросли перед ними из земли. Мулла первый бросился назад и столкнулся лицом к лицу с Мандруйкой, в которого и выстрелил из пистолета, но, не попав в него, попал в лапы медведя-пластуна. Мандруйко сбил муллу с ног ловким ударом пинка под живот и навалился на него. Товарищи помогли живо связать и забить в рот мяч (Мяч делали из верблюжьей или овечьей шерсти с ремнем, так чтобы, притянув его на затылке, шерсть захватывала рот так плотно, чтобы не было никакой возможности издать ни малейшего звука.). «шщоб вин невопив», т. е. не кричал. Другой горец исчез. Это озадачило хлопцев, но не Мандруйку: он взглянул на реку, по которой пузыри и расходившиеся круги доказывали падение тела в воду, однако горца не было видно. «Дивись! воно впало май у воду», сказал он и бегом бросился по берегу вниз по течению.

– Пошел ко дну! – заметили другие.

– А может быть, он не спасся вплавь? – отозвался старый пластун Рибасов.

– Невероятно! видишь, нет волн на реке, да и Бойко метнул кинжалом, так верно не сдобровал.

Но опытный старик побежал вниз по реке, и вдруг остановился словно окаменелый. Шагах в двухстах человек выбирался на берег и едва встал на ноги, как пустился бежать с быстротою лани по зарослям противоположного берега и скрылся в густой роще.

– «Вот он! вот он»! невольно вскрикнули на мосту, прицеливаясь из винтовок, но спасибо пластуну Ермолаеву он остановил их вовремя, сказав: «Дурни, вы верно забыли, что мы на разведке, а аул на носу; чего орете? не сметь стрелять!»

Сердитыми вернулись Мандруйко и Рибасов, но помочь делу было нечем. Подняв на плечи муллу, они принесли его целиком, исключая немного помятых Мандруйкой боков, да двух, трех тычков, чтоб не шевелился.

Стало светать. Набросав карандашом местность аула, мы, разделясь на три команды и уговорясь съехаться у озера Хазыр, верстах в четырех или пяти выше аула, отправились на поиск. Аул спал мертвым сном.

При возвращении к озеру, моя партия наткнулась перед рассветом на две конные арбы, живо покончила с хозяевами, которых вместе с арбами казаки сбросили в глубокую балку, покрытую камышами, и, забрав коней и оружие убитых, перешла шавдон, чтобы скрыть свой след.

В глухом ущелье, над озером, обе партии уже поджидали нашу.

Мандруйко был счастливее нас: он со своей партией наткнулся на конский косяк в двадцать восемь коней и, угомоня двух табунщиков, захватил табун.

Рибасов живьем захватил двух горцев, рубивших дрова. С самого рассвета подул от гор с западной стороны, т. е. от Черного Моря, сильный порывистый ветер; Черные Горы курились густым туманом; далее снеговые вершины главного хребта уходили в облака, предвещая непогоду. Лучшего для нас и не нужно было; мы, по опыту, знали, что за этими приметами появится в долинах густой туман, а в ущельях хоть глаз выколи. Пользуясь всем этим, можно будет ускользнуть от зоркости горцев, не дожидаясь ночи.

Около полудня ожидания наши вполне оправдались: густой туман упал на землю, и мелкий, частый дождь заморосил в воздухе. Мы отошли к горам и тронулись на рысях со всеми предосторожностями, чтобы не наткнуться на партии горцев. Глухо вторило эхо дружному топоту коней; как призраки неслись мы по направлению к отряду; местность пластунам была хорошо знакома. Пробегая долину к Белой, верстах в девяти или десяти от урочища Геды, где предположил генерал Евдокимов остановиться бивуаком в ожидании нашей разведки, наши передовые наткнулись на отару баранов. Мы остановились посоветоваться, захватить ли отару или спешить к отряду. Большинство было на стороне захвата, почему мы решили, чтоб десять пластунов скучили табун, а мне с остальными, рассыпавшись лавой, тронуться шагом к отаре.