Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Подрезов, я и десять казаков на сильных конях, испытанных на плаву, под прикрытием полусотни казаков, остановились на берегу Кубани. Вмиг седла долой, одежда тоже, кроме рубашек; пояс с кинжалом на шею, и в петлю его; пистолет на затылок… затем взметнуться на коней и очутиться в Кубани, было делом не часовым, а минуты. Испытанные не раз на воде добрые кони, храпя и фыркая, смело резали грудью холодные волны, плавясь по течению, то напрягая все силы, то сдерживаясь, чтобы несущиеся по течению карчи и целые деревья не подшибли. Далеко уже виднелся оставленный берег, а кони еще почти не ступали по дну; это вынудило облегчить их, и вот один за другим плавуны окунулись в воду и поплыли, кто, держась рукой за гриву, кто за хвост… Облегченные кони быстрей пошли в ход; уже недалеко и заветный берег; глубь далеко за нами и кони ступали твердым шагом по каменистому дну. Вот и прибрежный ил… вода ниже груди… кони бултыхают ногами воду в нескольких шагах от берега… Раздался гик, мелькнули плети и мы вскочили на береговую круть… В полуверсте раскинулась черноморская станица… Оправясь, насколько позволял наш костюм, мы понеслись во все поводья к станичным воротам; нас уже ждали там и, не въезжая в них, мы были облачены в ризы вынесенные нам, кто в чемарку или черкеску, кто в малахай, свитку или дубленку, и затем явились истыми санкюлотами в дом станичного атамана. Добрый старик, войсковой старшина (Для незнакомых с нашей казачьей иерархией поясню наши чины: приказный – тоже что ефрейтор; урядник – унтер-офицер: хорунжий – прапорщик; сотник – поручик; есаул – капитан; войсковой старшина – майор. Затем чины идут общие для всей армии.) Горобец, всхлопотался и, радушно смеясь и жалея нас, гаркнул: «гей жинко! увсе шщо в печи, на стил мечи, – да швитко, шпарко, бачь, бо се наши добры сусиды линийцы, та й годи»!.. Между тем, каюки (Каюк – долбленая лодка.), нагруженные сухарями, фуражом, водкой и мясом, уже плыли по Кубани к отряду, везя начальству не одну «гуску, утю и курю» (Все это было взято под квитанцию.). Благодаря радушному гостеприимству Горобца, мы, «добре поив та ще и выпив», с исправным запасом в каюках, возвратились за Кубань, плавя коней на поводу… Одевшись на берегу, где ожидало нас прикрытие, мы, веселые и снова бодрые, явились в отряд, где тоже шел пир- горой и уже не было помина о прошлой невзгоде…

Имея все нужное в материальном отношении, генерал Евдокимов задумал отплатить горцам неудачу погони набегом… Три конных пластуна были посланы доложить об этом командующему войсками генералу Козловскому, а мы, часа за два до рассвета, двинулись к абадзехским и баракаевским хуторам, к долинам Черных Гор, густо заселенных. Еще было темно, а отряд уже был за рекой Пшиж…

Идя среди молочного тумана, отряд поднялся на высоты, склонившиеся пологим скатом в долину, усеянную зарослями, среди которых местами высился то дуб, то чинар, широко размахнув ветвями, словно грозя и вызывая на бой смельчака, дерзнувшего нарушить покой долины.

Бледные лучи месяца, пробиваясь сквозь туман, освещали местность слабым фосфорическим светом. Вдали, по временам, раздавался глухой собачий лай, и эхо ущелий вторило вою шакалов (Шакал – небольшой породы волк.), да крику филина… Мы остановились. Легкие партии от пяти до десяти казаков, отделясь от отряда, быстро скрылись в зарослях. Окружавшая тишь, спешившийся отряд, погруженный в молочный туман, разливавшийся волнами по земле, изредка нарушалась фырканьем и тихим ржанием коней. Большая часть людей прилегла в ожидании боя… Чу!.. Послышался глухой конский топот… Вот он все ближе и ясно отдается по земле, и привычное ухо различает направление, скорость и численность приближающихся всадников… Это наши с рекогносцировки… Генерал приказал восьми сотням казаков, всей милиции и конно-ракетной команде, разделясь поровну на отдельные отряды, идти в разных направлениях за вернувшимися с разведок казаками. Все быстро встрепенулось в отряде. Сотни построились, и скоро один только глухой гул отдавался, как дальний водопад, и опять все погрузилось в туман…