Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Появление Магомед-Амина среди полудиких закубанских племен было для них обаятельно и по новизне, и по цели (Горцы с правого крыла, с усилением заселения линии, почувствовали всю тяжесть своей неурядицы, и утомились в постоянных неудачах своих набегов на линию. Страх разгрома их пепелищ вынудил большинство влиятельных лиц, из числа недовольных Магомед Багарсуковым, послать к имаму Шамилю просьбу прислать к ним сына своего Кази-Магомеда, в качестве наместника. Шамиль, не полагаясь в столь важном деле еще почти на мальчика Кази, послал своего томаду (доверенное лицо), истого мюрида – Магомед-Амина.). Проповедуемый им «мюридизм» и «газават» (религиозная война с неверными), обещанные рай и гурии за гробом, увеличивали в них страсть к грабежам и к добыче при жизни, для чего необходимо было единение власти. Эти подстрекательства, и без того разбойничьей натуры горца, еще более разжигали их, тем более, что такая наклонность присуща горцу с самой его колыбели и, постепенно развиваемая аталыками (воспитатели), глубоко укоренилась в нравы и обычаи. Умно и ловко составленные речи шейха Магомеда, проповедовавшего полную свободу и равноправие, увлекли умы не только слабых, но и благоразумных, следствием чего было общее увлечение племен. Но он, желая утвердить прочно свою власть, не ограничился этим и, как человек дела, начал с того, что прибрал к рукам большую часть народных представителей: т. е. влиятельных князей, старшин, и узденей; тех же, которые вздумали протестовать против его деспотизма, он, с чисто-азиатским расчетом и хитростью, старался истребить одного другим, ссоря их на всевозможные лады. Но встречались личности, на которых и эта тактика не влияла, а потому он прибегал к обману: заполучив их к себе, открыто, в глазах народа, изменнически убивал. Так случилось и с князем Магомедом Багарсуковым.

Этот небольшой пролог находится в тесной связи с настоящим рассказом.

Глубокой ненастной осенью, часу в девятом вечера, в окнах небольшого красивого домика, на углу площади в станице Вознесенской, виднелся яркий свет, ложившийся длинными полосами на грязной площади и поперек улицы, отражаясь в лужах. В рабочем кабинете этого домика, убранного с изящной простотой боевого сибарита, огонь нескольких свеч, на письменном столе, покрытом зеленым сукном, ярко освещал развешанные по стенам красивые группы военной арматуры древнего и нового ручного оружия, среди которого панцири, шишаки, луки, колчаны и окованные серебром седла, драпировались простреленными в разных местах разноцветными значками на длинных куртинских (курдских) пиках. Камин пылал, озаряя лежавшую перед ним огромную черную собаку из породы водолазов, гревшую умную свою морду, и по временам оборачивавшую ее к хозяину, как бы вслушиваясь в звук его голоса. Это был кабинет начальника линии П. А. Волкова. Здесь он сидел в глубоком мягком кресле, облокотясь рукой на стол; против него на стуле сидел князь Магомед Багарсуков. По его встревоженному красивому лицу, как молнии, пробегали, по-видимому, нерадостные думы; по временам, умные, задумчивые глаза князя вспыхивали ярким блеском, но, скоро опущенные, грустно меркли. Он тяжело дышал.

Так я застал их, войдя вместе с нашим словесным переводчиком, урядником Нариком Гадзевым, приходившим за мной.

– «Аполлон! Тебе надо будет часа через два отправиться за Лабу с Багарсуковым. Ты возьмешь с собой урядников Фомичева, Еремкина и Ермолаева, да человек пять-шесть доброконных пластунов. Приготовься поскорее и приходи сюда», сказал Волков, обращаясь ко мне.

На вопрос: «Зачем?» он отвечал: «За делом, и делом серьезным».

Зная коротко моего обожаемого начальника, на подобное объяснение нечего было и отвечать. Менее чем через час, я подъехал к крыльцу, вооруженный с ног до головы, со своей командой.

Войдя в кабинет, я, молча, ждал приказаний.

– «Дорогой, Багарсуков расскажет тебе о цели поездки: она должна быть секретна; он посоветует, что нужно будет делать. Работа будет нелегкая. Смотри не рискуй; ты еще, пока, малоопытен, но я надеюсь на тебя. Взяли ли вы собак?.. Они, пожалуй, понадобятся. С Богом, Господь с вами».

Этот твердый и храбрейший человек обнял меня, крепко поцеловал, и непривычная слеза блеснула в его ясном взоре.