Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Багарсуков тяжело вздохнул и добавил: «Да, действительно, наши сами губят себя, не изучая местности, как ваши пластуны: вследствие этого-то, их много, много пропало от неведения своей и вашей местности. У нас нет ни благоразумия, ни предосторожности, а, главное, нет единства; есть только какое-то безобразное соревнование, скорее вредное, чем полезное. Магомед-Амин этим пользуется, и увидишь, что, если он достигнет цели, то много будет бед нашим от вас, и вам от него на линии. Я поеду теперь в аул к брату, и если тебе не посчастливится захватить или убить Амина, то я там нужнее для общей нашей пользы, где могу узнать многое, невзирая на то, что Магомед-Амин ненавидит меня и страшится так же, как султана Ерыкова… Брат глуп и упрям, но любит меня; князья упали духом; горцы наши находятся под обаянием, но, несмотря на все это, я не отступлю: выдержу до последней крайности, не иначе покину мою цель, мои права, как истощив все мои усилия, все мои силы и средства, и если мне придется покинуть их, возвращусь, во что бы то ни стало, чтоб страшно мстить»!

Багарсуков вдруг замолчал: глаза его горели; он принял грозную величавую позу и был дьявольски хорош и ужасен в эту минуту.

– Я не желал бы, – отвечал я, – принадлежать к числу тех, которые отчаиваются или сомневаются в успехе нашей теперешней поездки, или в успехе в будущем; но так как ты желаешь, чтобы я высказал свое мнение откровенно, то не могу не заявить тебе сомнения в успехе нашего предположения…

– Понимаю тебя, Паллон, и соглашаюсь с тобой. Да, я сам сомневаюсь в успехе… Но, клянусь тебе, я не оставлю своего намерения… Придется только подождать… И притом, ведь поразить Магомед-Амина, где бы то ни было, все-таки значить поразить его… Да и как не повести этого дела при таких важных обстоятельствах?.. Лучше откажусь от всех благ в мире… Знаю, пройдоха Амин пронюхал, что именно ему грозит, тем более, что мне раз уже не удалось его убить;

он это подозревает и, конечно, охранит себя. Значит, опять препятствие… Нет, видно, ничего не выйдет из проклятой борьбы… Именно «проклятой» хотя ее и одобрил сам Волков… Беспрестанные помехи… Не то, так другое… Ну, да ты, Паллон, что ты думаешь о моей цели? Скажи мне, прошу тебя, откровенно. Не будет успеха?.. А?..

– Я уже начал тебе высказывать свое мнение, но ты перебил меня, князь. Итак, слушай: цель твоя, цель благая, ты мирным путем хочешь достигнуть благоденствия своих горцев, не ссорясь с нашими, и на этом основать родовую свои власть, подорванную в основании Магомед-Амином; но ты ее вряд ли достигнешь этим. Князья, ты сам говоришь, упали духом, притом они никогда власти действительной не имели; народ за Магомед-Амина; он хитрый и умный проходимец; с ним бороться тебе не по силам, когда все и всё на его стороне, а наша помощь тут неуместна… У нас есть оружие, есть начальник линии, и мы не убийством Магомед-Амина, а силой и умом покорим не только Амина, а и всех горцев. Ты хорошо это понимаешь… У нашего Царя слова «победить и успокоить народ от набегов горцев» составляют закон для его войск. Они не отступят ни перед каким препятствием.

– Пожалуй, ты, по своему и прав, но я не так думаю. Слушай: если мне удастся убить Амина, то князья и старшины увидят во мне могучую силу и слепо будут повиноваться ей, а за ними и все горцы. Ты знаешь наших не совсем: это взрослые дети, для которых нужна нянька, и чем нянька больше будет их понукать, тем ее власть будет крепче и сильнее. Амин хитростью овладел их умами, я же овладею ими своею непреклонной волей. Ведь я подчинился, безусловно, воле Волкова для того, чтобы повести своих куда захочу. Соединясь с вами, мы составим твердый оплот на границах от Черного до Каспийского моря, и власть Шамиля разрушится в силу этого обстоятельства, чему способствовать еще будет его невыносимый деспотизм. Он останется один, а «один в поле не воин», как говорится у вас. Вот что я хочу сделать – и сделаю. Это не пустая мечта страдающего самолюбия, а будущность всех горцев.

– Положим, цель твоя хороша, да исполнить ее не так легко, как ты предполагаешь. Я знаю настолько горца, чтобы тебе сказать прямо: ты затеял реформу не только пересоздать нравы и обычаи, укоренившиеся веками вместе с фанатизмом мюридизма, но и историю горского народа. Газават, друг Магомед, был и не у таких дикарей, как горцы: он истребил сотни тысяч людей… Ты говоришь, что подчинился Волкову, и на этом влиянии хочешь основать свою власть на народ: но сравни себя с ним, твои средства с его средствами, и ты увидишь, что это дается не всем и каждому. Говоря по-дружески, скажу тебе: узнай горцев и то, что они говорят и думают о тебе, также и то, что говорят наши о Волкове».