Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Несколько минут Магомед стоял, молча, казалось, новая мысль озарила его ум, но глубоко засевшая идея осилила и натура горца взяла свое, Он, махнув рукой, сказал: «Что будет, то будет, а я потягаюсь с Амином. Пока прощай или, лучше, до свиданья; мы и так заговорились, а время не ждет. Я надеюсь, что будет удача, и ты сделаешь все, что только будешь в силах сделать. Я не знаю, что тебе Волков записал, но знаю, что он мне худого сделать, не захочет: это не по нем. Если же мне не удастся, то у меня явилась новая мысль: не знаю только, которая из них лучше… скажу только, что цель все одна и та же. До свиданья».

Легко вскочил на седло Багарсуков; нагайка свистнула в воздухе, и сильный конь, вздрогнув от удара, вынес его птицей из котловины. Вскоре затих мерный топот удалявшихся всадников: один только ветер гулял по верхушкам могучих деревьев, ударяя одну о другую, да вдали выли шакалы, как бы напевая похоронную песнь…

По отъезде Багарсукова, я подошел к огню; мысли роились в голове, цепляясь одна за другую и не выдвигая вперед ни одной. Магомед Багарсуков первый раз так откровенно высказался мне, невзирая на то, что, пользуясь полным доверием Волкова, я знал большую часть намерений князя; но здесь он явил себя в новом свете. Чтобы уяснить себе цель моей настоящей поездки, я достал, данную мне Волковым, секретную записку. В ней я прочел, насколько припомню, следующее: «Багарсуков – горячая голова с сердцем горца, он мне всегда пригоден; но помни, что он честолюбивый горец, а волк всегда волк. Будь осторожен, замыслы его дики, но нам они полезны: пусть собаки грызутся – это их дело;

но мне жаль будет его как человека, если он погибнет, и погибнет без пользы: тогда Амин еще более повлияет на горцев, а это надо отвратить. Не рискуй, однако, без верного расчета на удачу: это мое желание, помни его; ведь ты хорошо понимаешь мои действия и образ мыслей: где служба, там я только начальник, а не П. А. Волков».

Теперь мне стало ясно все. Я решился не ждать, а стараться воспользоваться всеми случайностями… Костер был затушен, мы сели на коней, и Салай повел нас. Путь был не близок, тем более, что нам, с наступлением рассвета, нужно было скрываться и проезжать по таким трущобам, куда сам шайтан не сунется без оглядки, а пока, под покровом тумана, нужно было проскочить тенями равнину и пробраться прогалиной между Длинным и Псеменским лесами до ущелий в отрогах высот, прилегающих к Черным горам. Я сказал об этом Салаю; мы взяли наших собак на своры и понеслись на полных рысях, следуя «на хвостах» друг друга.

Под такт конского бега, мои мысли опережали одна другую; не оставляя главной темы намерений Багарсукова. Соображая их с письменно данной мне инструкцией Волкова, мне в первый раз приходилось быть в неопределенном, двусмысленном положении; но этого требовала двойная обязанность: к исполнению службы пластуна и по чувству к человеку. Багарсуков, в самом деле, был один из тех людей, которые способны действовать, но не направлять действия. Его энергия была удивительная и полезна, когда при нем были сильные двигатели, или даже один необыкновенный человек. Но он, ни по происхождению, ни по натуре не был способен без постороннего участия совершить необыкновенный подвиг… Ему недоставало на то силы. Под влиянием своей мысли и П. А. Волкова, он готов был на решительный подвиг; но теперь, как он намекал мне о том, его роль значительно изменилась: ему теперь приходилось не открыто сражаться с врагом, а строить новые ковы, а в таком опасном деле трудно приискать помощников. Но, как видно, он надеялся на тех самых людей, в силе которых убедился на опыте: на атлета султана Ерыкова и Магомед-султана Урупского. Но он, по-видимому, не рассчитал, что у них у всех трех одна цель, и что Магомед-Амин зорко следил за этим триумвиратом.

Стлавшийся густыми слоями туман начал подниматься; на востоке стало светлей; моросивший дождь, как бы слившись в одну массу с туманом, уносился свежим восточным ветром. Кони, ободренные появлением утренней зари, прибавили ходу, и, весело фыркая, попрашивали поводья, как бы спеша навстречу грядущему ясному дню.