Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Одевшись, вооружась, оседлав коней и спрятав в кусты бурдюки, мы выпили с истинным наслаждением по доброй чарке горилки. Окруженные со всех сторон густым лесом, мы, потянулись в один конь по хорошо знакомой тропинке к глубокой котловине, притаившейся, словно разбойник в засаде. Здесь мы остановились и развели небольшой огонек; люди окружили его, а коней держали в поводу, навесив им торбы с овсом. Багарсуков, переговорив со своими узденями, двух послал вперед; но зачем – я не расслышал, да и не интересовался, зная, что Багарсуков зря ничего не сделает. Сон начал меня одолевать; я попросил Багарсукова дать мне соснуть час-другой, если это не помешает цели нашей поездки, а после рассказать мне, свежему и бодрому, зачем и куда мы пробираемся. На это князь сказал, что мы оба лучшего ничего сделать не можем, пока возвратятся его посланные, которые не могут вернуться ранее двух-трех часов. Казаки сами назначили очередь для караула, и, намотав поводья на руку, тоже улеглись кружком. Вполне довольный этой обстановкой, я, подозвал своего «Соколку», верного и доброго пса, не раз выручавшего меня из беды своим дивным чутьем, уложив его, вместо подушки, поближе к огню, и заснул как убитый, нимало, не заботясь о том, что будет и как будет. Молодость, беспечность и привычка к опасностям взяли свое…

Часа за три или за четыре до рассвета, я был пробужден осторожным движением и ворчанием «Соколки». Относя это к грезам, я уже собирался перевернуться на другой бок, но вдруг лицо мое очутилось на влажной земле вместо мягкой шерсти «Соколки», который так быстро вскочил на ноги, что башлык и папаха слетели с моей головы. «Соколка» же с лаем, вместе с собаками Багарсукова и Фомичева, бросились вперед на дорогу. Мы все живо поднялись, схватясь за оружие. Караульный казак тотчас успокоил нас, сказав: «Не тревожьтесь; я давно прислушиваюсь, и хотя земля так промокла, что плохо передает топот, но мое ухо не обманется. Это наверно, посланные князя. Их двое и у одного проездный конь (Проезд, особая хода горских и степовых коней, нечто вроде иноходи, но не утомляющая коней, как хода иноходца. Проездные кони чрезвычайно покойны для езды и бывают некоторые так быстры, что нужно доброго скакуна, чтобы опередить. Проездные кони ценятся дорого.), а если я ошибаюсь, то с двумя легко будет справиться… Цукур-Долгов («Цукур» по-горски значит кривой. Урядник Долгов был кривой на левый глаз. У нас нередко называли вместо имени по какой-нибудь особой примете.) с Евсеевым стерегут их на дороге».

Через несколько минут, собаки наши воротились, махая хвостами, а вместе за ними, вместе с пластунами, приехали и посланные Багарсуковым. Сойдя с коней, они отвели князя в сторону, и между ними завязался тихий, но жаркий разговор, что можно было заключить по жестам.

Разговор продолжался минут десять. Багарсуков подошел ко мне и сказал: «Паллон! ми-эи-охур гух хунос, са козганонос Мурзук-Салай кагарейгуа, кахояр арс нах магар си гугар» (буквальный перевод: «Паллон (Я уже говорил прежде, что горцы меня перекрестили из Аполлона в «Паллона».)! дело будет трудное; я тебе оставлю Мурзук-Салая проводником; случилось то, чего я менее всего ожидал». Он продолжал: «Если мы успеем занять дорогу от Теректли-Мектепа к нашим аулам, то можем захватить живьем треклятого бездельника Магомед-Амина, а нет, так мне, пожалуй, придется поплатиться головой. Если мне его придется убить, то мы многого не узнаем. Я поеду устроить встречу, а тебя Салай проведет на засаду, в скрытное место на дороге к Мектепу, откуда Магомед-Амин, около полудня, поедет в аул к моему брату, с которым они большие друзья. Ты оставайся здесь с час времени, и пока прочитай, что тебе записал Волков. В случае неудачи, Салай знает место, где вы скроетесь от преследования наших; а как возвратиться на линию – твои пластуны дорогу знают лучше горцев».