Записки церковного сторожа

«Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать:

– Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу…»

Был ли прав духовный глава города Каифа в споре с Пилатом? Безусловно, да. Каифа действительно спасает город, потому что народ согласившейся с проповедью Иешуа, что «всякая власть есть насилие» мог попасть «под римские мечи». Но первосвященник действует аморально – с помощью предательства. Он посылает на смерть человека только за его слова. Мог ли Каифа противопоставить слову Иешуа свое слово?.. В романе этой попытки нет. Вера Каифы выглядит как что-то омертвелое и сугубо догматическое, лишенное живого слова. Исторический роман ставит Иешуа несоизмеримо выше Каифы. Первосвященник бессилен перед бродячим проповедником примерно так же, как был бессилен весь идеологический аппарат ЦК КПСС во главе с Сусловым против какого-нибудь захудалого кухонного диссидента.

Но насколько неуязвима проповедь самого Иешуа, если взглянуть на нее внимательнее?

«– Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее».

Тут сразу возникает вопрос: как создастся?.. Ход мысли Иешуа довольно прост, если человек – добр, если «злых людей нет на свете», значит, человек достоин истины. Сразу и в полной мере. И этот храм создастся из «добрых людей».

Давайте на минуту представим Иешуа на балу Сатаны. Как и чем он мог бы помочь, допустим, Калигуле и Мессалине? Наверное, ничем. Потому что Калигула и Мессалина не запутавшиеся во зле, неумные человечки, а люди служившие злу вполне сознательно. Ну, а смог бы помочь Иешуа, например, Фриде?.. Да, но так же, как и Маргарита – попросить не подавать ей платок. Иешуа попросту больше нечего дать ей, потому что Фрида уже совершила зло, а вместо раскаяния у нее – желание потанцевать на балу.

А вот реплика Иешуа о Марке Крысобое:

«Если бы с ним поговорить, – вдруг мечтательно сказал арестант, – я уверен, что он резко изменился бы».

Булгаков недаром говорит о мечтательности Иешуа. Беда Иешуа в том, что он не всесилен? Нет. Беда Иешуа в том, что та вера, которую он проповедует – карикатура на христианство, она может воспитать сотни и тысячи «овец» уверовавших в то, что «все люди – добрые», но она бессильна против сознательных носителей зла. Эта вера может только обезоружить человека перед злом, ведь даже ее основатель – Иешуа – перед смертью вспоминает не Бога, а произносит «Игемон…» Вот и вся дорога.

Как сказал Воланд «каждому будет дано по его вере».

Что есть истина?

Почему Матфей появляется перед Воландом на крыше ипатьевского дома в довольно странном виде? «Выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый». Читая эти строки, невольно улыбнешься: неужели за две тысячи лет нельзя было отряхнуть глину и привести себя в порядок? Почему время в «историческом романе» застыло так, словно в нем действовали не живые люди, а… идеи, что ли?!

Давайте возьмем любой талантливый рассказ, ну, например, «Воля к жизни» Джека Лондона. Как вы думаете, его изголодавшийся герой, который неимоверным усилием воли победил тундру, все-таки дополз до моря, до сих пор плывет на шхуне и прячет в матрас сухари?.. Наверное, все-таки нет. Этот герой ушел от нас, но не в бездну как Воланд, не по лунной дороге, как Иешуа и Пилат и не в нескончаемую и бесплотную весну, как Мастер и Маргарита. Можем ли мы предположить, как сложится жизнь героя «Воли к жизни» дальше, когда корабль пришел в порт? Наверное, нет. Герой Джека Лондона, не смотря на чудовищные обстоятельства, опустившие его до уровня голодного животного, все-таки был свободен изначально, и его автору попросту не от чего было его освобождать. Холод, голод и боль – не есть истина. И когда они отхлынули, человек стал распрямляться сам, как дерево, согнувшееся под слоем снега.