Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Ничего на это не сказав, императрица тотчас же села за свой письменный стол и набросала следующее письмо:

«Принимая во внимание услуги, оказанные нам князем Алексеем Петровичем Грубенским, и желая вознаградить его за добрую весть, которую он принес, мы желаем, чтобы тебе было угодно выдать за него твою дочь, Марфу Петровну, и просим сыграть без промедления свадьбу.

Да хранит тебя Всевышний под своим святым попечением.

Любящая тебя Екатерина».

Получив это письмо, а точнее, читая его, князь Тростен-ский сначала содрогнулся, а затем положил три земных поклона перед иконой Христа и произнес:

«Да будет исполнена воля Екатерины. Все мы во власти Бога и царицы».

Две недели спустя сыграли свадьбу.

Празднество вышло невеселым — новобрачная шла на свадебный обряд с похоронным видом; вследствие этого, опасаясь, как бы ее печаль не была дурно истолкована, застолья почти не устраивали, а на балу гости лишь станцевали полонез и разъехались.

Венчание состоялось в Санкт-Петербурге, но почти сразу же после свадьбы князь уехал в свое имение и увез молодую жену в дом Грубенских.

Прошло полгода, но люди не знали, как живут новобрачные: в усадьбу никого не пускали, а те, кому доводилось случайно увидеть княгиню Марфу, могли заметить на ее лице следы невыразимой печали.

Мало-помалу князь Алексей зажил прежней своей жизнью и стал частенько оставлять жену совсем одну. Барин не принимал гостей, предпочитая развлекать себя всякими праздниками, охотой и прочими забавами, на которые приглашали его соседи-помещики.

Из-за этого в жизни у княгини не было никакой радости, и вскоре замужество ей опостылело. Князь же, которому, видимо, надоело докучливое уныние жены, обращался с ней крайне грубо, и нередко в доме, особенно в спальне княгини, поднимался такой переполох, что, как говорится, хоть всех святых выноси; говорили даже, что, когда князь возвращался пьяным или напивался дома, он не довольствовался одними попреками, а прибегал к насилию, следы которого надолго оставались на лице и руках бедной женщины.

Княгиня была женщина кроткого и терпеливого нрава и на все выходки мужа отвечала одними слезами; однако эти кротость и терпение не только не укрощали князя, а лишь еще больше его распаляли.

Он начал изменять жене; сначала во время своих поездок в Санкт-Петербург, а затем взял на содержание нескольких ливонских девок; в конце концов барин завел себе любовниц прямо в имении, как уже было сказано. Между тем княгиня никогда никому не жаловалась, свыклась со своим горем и таила его в глубине души.

Мало-помалу князь Алексей, равнодушный к жене, возненавидел ее и прекратил с ней всякие отношения, и, вероятно, род его закончился бы на нем, если бы еще в первый год супружества княгиня не произвела на свет сына — князя Бориса Алексеевича.

Пока молодой князь жил в усадьбе, его бедная мать находила в нем большое утешение; она занималась воспитанием сына, чрезвычайно заботясь о его обучении, сама нанимала ему учителей немецкого и французского и следила за его успехами в этих языках, на которых говорила как на родном; поэтому в двенадцать лет молодой князь знал столько, сколько другие русские дети благородных семейств знают лишь в двадцать лет.

Однако, как только Борису исполнилось пятнадцать, князь Алексей, опасаясь, как бы воспитание под материнской опекой не испортило сына, самолично отвез его к царю Павлу I, только что взошедшему на престол. По воле случая у молодого князя был курносый нос, что сразу расположило императора в его пользу. Павел I немедленно зачислил юношу в чине прапорщика в только что образованный им Павловский полк.

С тех пор как сын, единственная отрада матери, ее покинул, несчастная княгиня вела жизнь затворницей, стала чахнуть и таяла как свеча. Отныне она появлялась на людях только по большим праздникам — на открытии ярмарки либо в день рождения князя; по этому случаю, согласно строгому наказу мужа, женщина шила себе парадный наряд, но, присутствуя на всех торжественных церемониях, всегда оставалась печальной и молчаливой и отвечала на приветствия лишь кивком головы или взмахом руки.

В остальное время княгиня сидела взаперти в своей комнате, находя утешение в молитвах и шитье церковных облачений.

Между тем князь принимал у себя гостей, не заботясь о том, что делает его жена, целыми днями, как было сказано, сидевшая совсем одна; так что на одной половине дома шли гульба, шумные пиршества и шалости, а на другой — благоговейно творили молитвы. Нередко княгиня ложилась спать без ужина, так как вся челядь прислуживала князю и его гостям, и у нее под рукой не оставалось ни одной служанки.