Записные книжки

Хорош и другой путешественник! Видел он, что зимой, чтобы греться кучерам, зажигают огни на театральной площади, а иногда и перед дворцом, во время вечерних съездов. Вот и записывает он в свои путевые записки: «Стужа зимою в Петербурге бывает так велика, что попечительное городское управление пробует отапливать улицы; но это ничему не помогает: топка нисколько не согревает воздуха».

* * *

За границей из двадцати человек, узнавших, что вы русский, пятнадцать спросят вас, правда ли, что в России замораживают себе носы. Дальше этого любознательность их не идет.

* * *

NN уверял одного из подобных вопросителей, что в сильные морозы от колес под каретою по снегу происходит скрип и ловкие кучера так повертывают каретой, чтобы наигрывать или наскрипывать мелодии из разных народных песен. «Это должно быть очень забавно», – заметил тот, выпучив удивленные глаза.

* * *

Тютчев утверждает, что единственная заповедь, которой французы крепко держатся, есть третья: «Не приемли имени Господа Бога твоего всуе». Для большей верности они вовсе не произносят его.

* * *

NN говорит, что не может признать себя совершенно безупречным относительно всех заповедей, но по крайней мере соблюдает некоторые из них; например: никогда не желал дома ближнего своего, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота; а из прочей собственности его дело бывало всяческое, смотря по обстоятельствам.

* * *

Спрашивали старого француза, что делал он в Париже во время так называемого царствования террора (1793—1794). «Жил», – отвечал он.

В глубокой старости на вопрос что поделываешь? можно так же отвечать: живу. Старость, пожалуй, и не совершенно эпоха террора, но еще менее того золотой век и медовый месяц жизни. Ложка меду давно проглочена: остается бочка дегтя, который приходится глотать.

* * *

В провинции, лет сорок тому, если не более, жене откупщика прислали в подарок из Петербурга разную мебель. Между прочим тут было и такое изделие. – А какое? – Да такое, которое, также уже очень давно один из московских полицеймейстеров на описи кого-то движимого имущества велел, по недоумению, на что послужить оно может, писарю наименовать: скрипичный футляр о четырех ножках.

Но откупщица на скрипке не играла и не могла даже и таким образом изъяснить эту диковинку. Наконец придумала она, что фаянсовая лохань, заключающаяся в этой диковинке, должна служить на подавание рыбы за столом. Так и было сделано. На именинном обеде разварная стерлядь явилась в таком помещении.

Это не выдумка, а рассказано мне полковником, который с полком своим стоял в этом городе и был на обеде.

* * *

Как есть ум и умничанье, так есть либерализм и либеральничанье. Дай нам Бог поболее ума и поменее либеральничанья.

* * *

Где-то прочел я:

Скажи, как мог попасть ты в либералы?
– Да так пришлось: судьбы не победить.
Нет ни гроша, к тому ж и чин мой малый:
Так чем же вы прикажете мне быть?

* * *

Один приятель мой, доктор, говорит про зятя своего: «Он так плохо учился и вообще так плох, что я всегда советую ему сделаться гомеопатом».

* * *

Т. говорит про начальника своего Б.: «Я так уверен, что он говорит противное тому, что думает, что когда скажет мне: “Садитесь”, я сейчас за шляпу и ухожу».

* * *

Александр Булгаков рассказывал, что в молодости, когда он служил в Неаполе, один англичанин спросил его, есть ли глупые люди в России. Несколько озадаченный таким вопросом, он отвечал:

– Вероятно, есть, и не менее, полагаю, нежели в Англии.

– Не в том дело, – возразил англичанин. – Вы меня, кажется, не поняли, а мне хотелось узнать, почему правительство ваше употребляет на службу чужеземных глупцов, когда имеет своих?

Вопрос, во всяком случае, не лестный для того, кто занимал посланническое место в Неаполе.

* * *

Лермонтов сказал:

Люблю отчизну я, но странною любовью,

и свою любовь выразил в милой и свежей картине. Но есть у нас и такие любители или любовники, из которых каждый в минуту чистосердечия мог бы сказать:

Россию я люблю, но странною любовью;
Всё хочется сильней мне обругать ее.

И это, может быть, своего рода патриотизм.

Но любовь эта уже чересчур героическая. Мы очень любим бичевать себя. Дело хорошее – видеть ошибки и погрешности свои; покаяние – дело похвальное. Но не надобно забывать притом пословицу про того, который лоб себе расшибет, если заставить его Богу молиться. Во всем нужна мера.

Многие любят Россию не такой, какова она есть, а такой, которою хотелось бы им, чтобы она была. То есть любовник влюблен в красавицу, но сердится, что она белокура и у нее голубые глаза, а не черноволосая и не черноокая, и каждый день преследует ее за то, что она такой родилась.