Записные книжки

Примечание автора: Можно подумать, что я просил командования каким-нибудь отрядом, корпусом или по крайней мере дивизией в действующей армии. Тому, кому неизвестны ход дела и письмо мое, может показаться, что я требовал дивизии или по крайней мере полка для содействия в открывающейся против Оттоманской Порты воине.

* * *

ГРАФ П.Ф.ТОЛСТОЙ – КНЯЗЮ Д.В.ГОЛИЦЫНУ

С.-Петербург, 3 июля 1828

Милостивый государь князь Дмитрий Владимирович. Государь император, получив сведение, что князь Петр Андреевич Вяземский намерен издавать под чужим именем газету, которую предположено назвать «Утренней Газетой», Высочайше повелеть изволит написать Вашему сиятельству, чтобы Вы воспретили ему, князю Вяземскому, издавать сию газету, потому что Его императорскому Величеству известно бывшее его поведение в С.-Петербурге и развратная жизнь его, недостойная образованного человека.

По сему уважению, государю императору благоугодно, дабы Ваше сиятельство изволили внушить князю Вяземскому, что правительство оставляет собственно поведение его дотоле, доколе предосудительность оного не послужит к соблазну других молодых людей и не вовлечет их в пороки. В сем же последнем случае приняты будут необходимые меры строгости к укрощению его безнравственной жизни. Сообщая и проч…

* * *

КНЯЗЬ Д.В.ГОЛИЦЫН – КНЯЗЮ ВЯЗЕМСКОМУ

Москва, 26 сентября 1828 Милостивый государь князь Петр Андреевич. Препровождая при сем в оригинале отношение ко мне графа Толстого за № 2645, из коего ваше сиятельство увидите высочайшее государя императора повеление о воспрещении вам издавать «Утреннюю Газету», таковую высочайшую волю сим вам, милостивый государь, объявляю, прося покорно, по прочтении означенного отношения, оное мне возвратить, а с тем вместе доставить мне письменное ваше обязательство, что упомянутой газеты вы издавать не будете. Имею честь и проч…

* * *

КНЯЗЬ ВЯЗЕМСКИЙ – КНЯЗЮ Д.В.ГОЛИЦЫНУ[41]

Узнав из сообщенного мне Вашим сиятельством отношения к Вам графа Толстого о высочайшем запрещении мне издавать «Утреннюю Газету», которую я будто готовился издавать под чужим именем, имею честь объявить, что государь император обманут был ошибочным донесением, ибо я не намеревался издавать ни под своим, ни под чужим именем ни упомянутой газеты, о которой слышу в первый раз, ни другого подобного периодического листа.

Сими словами мог бы я кончить свое объяснение, предоставляя на благоусмотрение правительства исследование источников известий несправедливых, до его сведения доходящих. Но отношение его сиятельства графа Толстого исполнено выражений столь оскорбительных для моей чести, так совершенно мною не заслуженных, что не могу пропустить их молчанием, без преступного нарушения обязанностей, священных для человека, дорожащего своим именем.

Уже не в первый раз вижу себя предметом добровольного злословия, которое умеет снискивать доверчивое внимание. Когда лета мои дозволяли мне беспечно ограничивать свое будущее в самом себе, я был довольно равнодушен к неприятностям настоящего; но ныне, когда звание мое отца семейства и годы возрастающих детей моих обращают мое попечение на участь, их ожидающую, столь неминуемо зависящую от моей, я уже не могу позволить себе равнодушно смотреть, как имя мое, выставленное на позорище, служит любимой целью и постоянным игралищем тайных недоброжелателей, безнаказанно промышляющих моей честью. Отношение графа Толстого доказывает, что злоба их достигла до высшей степени и ужаснейшая клевета, поощряемая успехами, сыскала свободный доступ до престола государя императора, омрачив меня перед ним самыми гнусными красками.

Прежде знал я, что один образ мыслей моих представлялся в ложном виде. Я нес в молчании предубеждения, тяготевшие надо мной, в надежде, что время и события покажут обольщенному правительству, что по крайней мере действия мои не в согласии с тайными мнениями, мне приписываемыми. Но ныне я поражен в самую святыню всего, что есть драгоценнейшего в жизни частного человека. Прежде довольствовались лишением меня успехов по службе и заграждением стези, на которую вызывали меня: рождение мое, пример и заслуга покойного отца и собственные, смею сказать, чувства, достойные лучшей оценки от правительства. Ныне уже и нравы мои, и частная моя жизнь поруганы. Официально названа она развратной, недостойной образованного человека.

В страдании живейшего глубокого оскорбления я уже не могу, не должен искать защиты от клеветы у начальства, столь доверчивого к внушениям против меня. Пораженный самым злобным образом, почитаю себя вправе искать ограждения себя и справедливого удовлетворения перед лицом самого государя императора.