Записные книжки

Ваше Сиятельство! С сокрушенным сердцем, ободряемым единой надеждой на Вас, прибегаю к Вам, как к человеку благородному, к сановнику, облеченному доверенностью государя, умоляю Вас доставить мне, средствами, от Вас зависящими, возможность всеподданнейше довести до престола справедливое мое сетование и прошение, чтобы исследованы были основания, на коих утверждены нестерпимые обвинения, изложенные в отношении графа Толстого. Я должен просить строжайшего исследования поведению своему. Повергаю жизнь мою на благорассмотрение государя императора, готов ответствовать в каждом часе последнего пребывания моего в Петербурге, столь неожиданно оклеветанного. Не стану умолять Вашего благодетельного посредничества в сем случае. Нет, доводя до высочайшего внимания голос мой, вопиющий о справедливости, Вы окажете услугу всем верноподданным его императорского величества, исполните обязанность свою перед государем, которому честь каждого подданного должна быть дорога, ибо ограждается его могуществом и должна быть ненарушима под сенью законов твердых. Государь не может равнодушно узнать, что тайная враждебная сила противоборствует его благодетельной власти и царскому покровительству, которое Провидение, ум его, сердце его и священнейшие права возлагают на него как одну из высших обязанностей его высокого звания.

Простите мне беспорядок и движение моего письма. Я не имел ни времени, ни духу сочинять оправдание свое; оно вырвалось из глубины души, возмущенной тягостными впечатлениями. Кончаю повторением убедительной просьбы довести до сведения государя императора, что прошу суда и справедливости, уличения недоброжелателей своих или готов подвергнуться последствиям, ожидающим того, кто перед лицом государя осмелится ложно оправдывать свою честь покушениями на честь других.

Знаю, что важные народные заботы владеют временем и мыслями государя императора; но если частная клевета могла на минуту привлечь его слух и обратить гнев его на меня, то почему не надеяться мне, что и невинность, взывающая к нему о правосудии, должна еще скорее преклонить к себе его сердобольное внимание.

Примечание автора: Оказалось, что эта «Утренняя Газета», о которой не имел я ни малейшего понятия, была предположением самого князя Голицына (долго после приведенное в действие под именем «Полицейской Газеты») и должен был издавать ее один из его чиновников. Еще до сообщения мне письма Толстого князь Голицын объяснил ему дело, как оно было. Я был тогда с семейством у Кологривовых в Саратовской губернии, и Голицын посовестился тревожить меня заочно присылкой этого письма, которое он сообщил мне только по возвращении в Москву.

Вообще князь Голицын оказал мне в этом случае большое участие и даже вступил за меня в неприятную переписку с Бенкендорфом. Я никогда не имел случая положительно разведать, что могло подать повод к этому непонятному и глупому оскорблению, мне нанесенному. Известно только, что во время турецкой кампании был прислан в Главную квартиру донос на меня. По всем догадкам, это была булгаринская штука. Узнав, что в Москве предполагают издавать газету, которая может отнять несколько подписчиков у «Северной Пчелы», и думая, что я буду в ней участвовать, он нанес мне удар из-за угла.

Я не мог иметь иных неприятелей, кроме литературных, и по ходу дела видно, что всё это есть не что иное, как литературная интрига. Пушкин уверял, что обвинение в развратной жизни моей в Петербурге не иначе можно вывести, как из вечеринки, которую давал нам Филимонов и на которой присутствовали Пушкин, Жуковский и другие. Филимонов жил тогда черт знает в каком захолустье, в деревянной лачуге, точно похожей на бордель. Мы просидели у него до утра. Полиции донесли, вероятно, на основании подозрительного дома, что я провел ночь у девок.

Вслед за перепиской Голицына Жуковский вступился за меня, рыцарским пером воевал за меня с Бенкендорфом, несколько раз объяснялся с государем, etc.

* * *

ВЫПИСКА ИЗ ЖУРНАЛОВ КОМИТЕТА МИНИСТРОВ

11 июля и 1 августа 1833 года, за № 1696

Слушана записка министра финансов от 3 июля за № 10081 (по департаменту внешней торговли) о производстве коллежского советника князя Вяземского в статские советники.

Комитет, приемля в уважение значительность занимаемой князем Вяземским должности, усердную его службу, известные литературные труды и бывшие примеры, полагал, что согласно с представлением можно произвести его в статские советники, о чем, на случай Всемилостивейшего соизволения, и определил поднести проект указа к подписанию Его императорского Величества.

В заседании 1 августа комитету объявлено, что статс-секретарь Танеев от 27 июля за № 1391 сообщил управляющему делами комитета, что государь император высочайше повелеть изволил считать дело сие конченным.

Комитет определил сообщить о том министру финансов к исполнению выпиской из журнала.

Управляющий делами комитета барон М.А.Корф.