Записные книжки

Был у меня поэт, литератор, молодой Перец или Перцев, принес свою книжку «Искусство брать взятки». В шутке его мало перца, но в стихах его шаловливых, которые Александр Пушкин читал мне наизусть, много перца, соли и веселости. Он теперь, говорят, служит при «Северной Пчеле».

Василий Перовский дал мне «La Revue Britannique». В 1825 году на стр. 270 я нашел: «Вяземский имел смелость создать и счастье распространять новые слова и формы языка». Все-таки лучше, хотя в той же статье сказано: «Востоков ввел несколько новых изменений в славянскую просодию». (Вероятно, речь идет о Востокове и о новых метрах, заимствованных им у древних, которые он употребил в переводах своих.)

Все эти дни я ничего не пил за обедом, то есть не в смысле Олениной, которая, чтобы сказать, что человек не пьяница, говорит: «Он ничего не пьет». Нет, я ничего не пью и не чувствую жажды. Правда, что мой обед всегда скромен и трезв и притом начинаю его обыкновенно ботвиньей и оканчиваю апельсинами. Надеюсь, что эти безвлажные, беспитийные обеды надбавят мне несколько лишних месяцев в жизни.

Старик Юсупов, встретившись с известным Сен-Жерменом, спрашивал его о тайне долгоденствия, если не вечноденствия. Всей тайны тот ему не открыл, но сказал, что одно из важных средств есть воздержание от пития, не только хмельного, но и всякого. К подтверждению этого правила можно назвать покойницу Самарину, несмотря на то, что покойница вообще – плохое убеждение в деле жизни. Но она дожила едва ли не до ста лет на ногах, при зрении, и этого будет с человека.

Надобно, чтобы всегда что-нибудь бесило меня. В жизни разъездной мои естественные враги – извозчики, кучера. В жизни сидячей – разносчики. Крик некоторых из них дергает мои нервы. Например, апельсины, ламоны, харо…ш. Этот ла, это протяжение на последнем слоге, это басурманское окончание на рот выводит меня из терпения.

Зачем начал я писать свой журнал? Нечего греха таить, от того, что в «Memoires» о Байроне нашел я отрывки дневника его. А меня черт так и дергает всегда вслед за великими. Я еще не расписался или не вписался: теперь пока даже и скучно вести мне свой журнал. Впрочем, я рад этой обязанности давать себе некоторый отчет в своем дне. Между тем и письма мои к жене – род журнала.

16 июня

Была у меня вечером княгиня София Волконская. Я ничего путного не делаю, однако же не скучаю, а в доказательство часы у меня всегда впереди против моих расчетов: удивляюсь, что так поздно. Дал я в «Газету» статью о наших модно-литературных журналах. То ли бы дело теперь пересмотреть мне моего «Адольфа», написать предисловие к переводу, подготовить хоть один том моих стихотворений. Но что же делать, когда и к легкой работе ни сердце, ни рука не лежит?

Неужели в самом деле изучение истории может быть полезно как предосторожность? Неужели мы проведем завтрашний день благоразумнее, если узнаем, что сегодня делалось во всех домах петербургских? История не полезнее другого; это потребность для образованного человека, в котором родились нравственные, умственные нужды, требования. Как мне потребно будет слышать Зонтаг, когда она сюда приедет, я от того не буду ни умнее, ни добрее, ни даже музыкальнее, а тем не менее не слыхать ее было бы живое неудовольствие.

18 июня

Были у меня Эрминия, Дашков, Николай Муханов, Малевский, Сергей Львович Пушкин. Я весь день почти ничего не успевал делать, то есть и порхать по книгам, а всё молол языком.

Не знаю, кто-то рассказывал мне на днях, кажется, Дельвиг, о чете чиновной, жившей напротив дома его. Каждый день после обеда они чиннехонько выйдут на улицу, муж ведет сожительницу под руку, и пойдут гулять. Вечером возвратятся пьяные, подерутся, выбегут на улицу, кричат «караул!», и будочник придет разнимать их. На другой день та же супружеская прогулка, к вечеру то же возвращение, и та же официальная развязка.

Дашков мне сказывал, что у него есть еще отрывки из его восточного путешествия и, между прочим, свидание его с египетским пашой. По возвращении своем в Царьград, по восстании греков, Дашков должен был из предосторожности сжечь почти все свои бумаги, все материалы, собранные им в путешествии. Оставшиеся отрывки писаны на французском языке – выбраны из депеш его. Он сказывал мне, что я писал к нему в Царьград о Жуковском: «Сперва Жуковский писал хотя для немногих, а теперь пишет ни для кого».

27 июня

Вчера обедал на Олимпе, то есть у Гнедича, был на Елагинском гулянии, у Голицыной полуночной («княгини полуночи»). В ней есть душа и иногда разговор ее, как музыка Россини, действует на душу. Но всё это отдельные фразы. Говорили о национальности: видно, что чувство в ней есть, но оно запутывается в мысли. Большинство решило, что Наполеон точно любил Францию; следовательно, патриотизм не всегда благодетелен. Я сказал: «Любить сильно не значит любить хорошо».

29 июня