Читаем Записные книжки полностью

Вечером пришел на Piazza, где за дурной погодой не бывал несколько дней сряду. Сегодня Венеция принарядилась по-прежнему солнечным сиянием. Тепло, а не душно. Я уже три раза купался в ванне от 20 до 22 градусов тепла. Сижу в ванне 10—20 минут. Утром сделал пешком прогулку довольно значительную, особенно для Венеции непешеходной, по Riva degli Schiavoni, ходил и в сад Джардини. Наполеону во времена беспредельного могущества захотелось посадить несколько волос на голове лысой адриатической красавицы, и волоса принялись и уцелели лучше, нежели железная корона на собственной его голове. В этом саду есть зелень, тень, пригорки – всё редкости и невидальщины в Венеции.

Дорогой заходил я в церковь S. Biagio, приход Арсенала. Тут мраморный памятник великому адмиралу Анджело Эмо работы Торетти (1792). В его мастерской учился Канова. В этой церкви есть греческий придел для матросов греческого исповедания, но, вероятно, униатского. В одном Иерусалиме сходятся под одной крышей разноверческие исповедания.

Проходил мимо Арсенала на обратном пути, видел наружные украшения. Четыре греческих льва гиметского мрамора (близ Афин). Много толков и споров о происхождении этих львов, но водворены они в Венеции Франческо Морозини Пелопонесским в 1687 году. На венецианских площадях более львов, нежели в парижских салонах.

В моем «Albergo Reale Danieli» стоял и генерал Шангорнье. Хотелось идти к нему, но посовестился. Политические известности, если не знаменитости, не то, что литературные и артистические, к которым доступ всякому свободен. Впрочем, он в тот же день уехал.


30 августа (11 сентября)

По воскресеньям маленький пароход отправляется в 9 часов утра в Кьоджу, три часа плавания мимо множества островов, мимо здешней Китайской стены Марацци. Все эти острова связаны с историей Венеции. Кьоджа имеет также своих львят, свою piazza (или большую, довольно широкую улицу), свои каналы и мосты.

Первым моим впечатлением было удивление при звуках хорошей музыки. Я думал, что это полковая, но, привлекаемый звуками, вошел в большую залу муниципалитета, где происходила проба вечернего концерта. Большой оркестр, составленный из городских дилетантов, разыгрывал на духовых инструментах с отменной стройностью и увлекательностью разные музыкальные пьесы.

Главная церковь славится своим baticterio и кафедрой. Не знаю, часто ли с пользой и назидательностью действует последняя, но крестильница – в большом употреблении. Я имел случай проверить лукавые и эпиграмматические отзывы Жюля Леконта («Венеция») о плодородии киод-жиоток. Менее нежели в полчаса принесли для крещения трех младенцев в деревянных ящиках со стеклами. На замечание мое одна из молодых крестных матерей с улыбкой созналась, что нет опасения, чтобы киоджиотское народонаселение скоро перевелось.

Женский пол и мужской славятся здесь красотой. Женщины носят белые покровы, которые с поясницы подымают они на голову – вроде турчанок, – но лица не закрывают. Тициан любил искать здесь свои подлинники, и несчастный Леопольд Робер[63] перенес отсюда на холстину прекрасные типы картины своей «Départ des Pêcheurs de l’Adriatique».

В лодке отправился я в городок Соттомарину, где обыкновенно здоровые и красивые девы и жены служат гребцами, тогда как отцы и мужья их сидят себе или лежат в лодке. Прежде киоджиоты и соттомаринцы, разделенные пространством в версту, жили во вражде, как добрые соседи, но последняя революция прекратила это междоусобие, как и то, которое существовало между гондольерами.

Ходил по Марацци, устроенном тремя террасами. По одну сторону плещет и воет море, по другую – молчание и спокойствие; даже почти не слыхать, что делается за перегородкой.

На улице в Кьодже нашел два народных сборища. В одном несколько человек сидя слушали «Влюбленного Роланда». Чтец читал громогласно, с большим жаром и жестами, подкрепляя чтение объяснительными комментариями. В другой группе, менее многолюдной, чтец также с телодвижениями и словесными комментариями читал историю Наполеона, и, между прочим, о назначении Фуке министром полиции. Толпа, составленная преимущественно из рыбаков, здесь и там слушала, казалось, внимательно. Слушательниц не было, они расхаживали по улице или сидели в церквах. Тут отыскал я Италию с ее красками и обычаями.

На обратном пути поднялся довольно сильный ветер, и итальянцы надевали теплые пальто, подымали воротники и окутывали шею шарфами и платками, как у нас в зимнюю вьюгу. В стороне Виченских темных гор разлилось словно море огня, и на нем выделялось одно облако, образующее корабль с пламенной хоругвью. Никогда не видал я подобной фантастической картины.

Уже недалеко от Венеции возвышается из воды маленькая часовня с лампадой перед образом Богоматери, которая (лампада) служит, вероятно, и маяком для пловцов. Прекрасная мысль и умилительное сочетание!

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное