Записные книжки

Маленькая церковь S. Barnada. Где-то на площади заметил я на камне вырезанное слово sacrum. Мой гондольер Джузеппе сказал, что преступник, за которым гнались, был в старину неприкосновенным, когда удавалось ему ступить на подобный камень. На мосту, где в старину совершались кулачные бои двух враждебных, или по крайней мере междоусобных артелей гондольеров Кастеллани и Николетти (первые были под покровительством правительства, другие принадлежали народной партии), втиснуты четыре ноги, на которые становились бойцы. Перил тогда на мосту не было, и побежденный часто падал в канал.

Сегодня первый день отдыха, или роздыха, после томительных жаров. Всю ночь дул ветер, и воздух освежился. В первый раз мог я немного ходить и приняться за свой журнал, не утопая в поту.

15 августа

В день Успения были мы у обедни в греческой церкви Св. Георгия, построенной в 1550 году знаменитым архитектором Сансовино. Во время служения играла на церковной площадке полковая австрийская музыка к соблазну православных. Ход вокруг церкви также при музыке. Архиерей – благовидный старец. Сказывают, что великий князь Константин Николаевич велел списать для себя портрет его. Меня не впустили в алтарь, сказав, что допускаются одни духовные лица и австрийский император.

Два раза был я в театре «Сан-Бенедетто». В Италии и театры, как церкви, окрещены во имя какого-нибудь святого. Дают оперу Верди «Атилла», и довольно плохо; но итальянская опера в Италии, как ни будь посредственна, имеет особенно свежий вкус доморощенного молодого вина, которое пьешь на месте.

Теперь следует описать La piazza di S. Marco и ежедневные вечерние ее рауты и поименовать венецианские мои знакомства. Площадь, обставленная великолепными зданиями, с базиликой S. Marco в оконечном углублении своем есть, конечно, картина величавая и поразительная. Предпочитаю ее днем, нежели вечером, особенно когда не светит месяц. Она не довольно освещена, хотя венецианцы и жалуются, что газ испортил их площадь и разорвал покров темноты, на ней лежавший и столь благоприятный любовным и прочим тайнам. В Париже, в Лондоне подобная площадь горела бы тысячами солнц.

Другая невыгода: на площади летом – и особенно в продолжение нынешних жаров – душно, как в законопаченной большой зале. Под открытым небом невольно думаешь, что хорошо бы раскрыть окно. Жене вечерняя эта площадь напоминает залу Московского дворянского собрания со ступенями своими и галереями вокруг.

Третья невыгода – ужасная музыка, вокальная и инструментальная, которая дерет уши по всем направлениям площади пред кофейнями в то время, когда не играет полковая музыка. Странное дело – как музыкальная натура итальянцев производит подобных мучителей и выносит подобное мученичество. То ли дело, если раздавались бы тут звуки оркестров карлсбадского Лабицкого или венского Штрауса.

Четвертая невыгода площади – это стулья, на которых осуждены сидеть посетители. Эти стулья напоминают какие-то пыточные козлы, на которые, вероятно, в старину Совет трех сажал для допроса гостей своих. Впрочем, тюильрийские стулья не лучше.

С изменением нравов эти площадные собрания потеряли свой характер поэтический и романтический. Сцена лучше и великолепнее, но действием это те же бульвары парижские. Мороженое – главный интерес. Теперь же высшее общество рассеяно и по большей части встречаешь среднее и низшее сословия и путешественников. Но и в многолюдные эпохи года, сказывают, всё не то, что в старину. Тогда было несколько салонов в домах, окружающих площадь, и хозяйки и гости сходили на площадь как в свой сад, чтобы освежиться и прогуляться. После полуночи из театра все являлись на площадь. Теперь после десяти часов площадь пустеет.

Венецианцы дуются на австрийцев, и никакого сообщения между ними нет. Они жалуются, что австрийцы убили их общежительную жизнь; кажется, жалобы не совсем справедливы. Эта жизнь отжила свой век, преобразовалась, как и везде. Разве парижские салоны те же, что в конце XVIII века? Не австрийцы же лишили венецианок хваленой их красоты. А теперь не встречаешь красавиц иначе, как в рамках знаменитых прежних художников. Видно, и природа по эпохам истощается, и у нее бывают свои периоды либерализма и противодействия.

Напрасно клепаем мы на петербургский климат и переменчивость погоды, как будто ему исключительно свойственную. Третьего дня мы умирали от жара, днем жарились на солнце, а ночью разваривались в соку своем от духоты. Вчера было уже свежо, а сегодня (то есть 24 августа) еще гораздо свежее, так что, может быть, и в Петербурге теплее. Со дня на день летнее платье заменяется суконным, поры сжимаются, а испарина обращается вспять.

Продолжаю, однако же, свои купания. Вчера пополудни вода была 19 градусов тепла. Итальянцы уже перестали купаться, и вчера я один был на просторе, а то была настоящая толкотня в воде. Итальянцы очень возятся и забавляются в воде, как дети; иногда не слишком вежливы и внимательны к ближнему.

25 августа (6 сентября)