Записные книжки Падерина Геннадия Никитича

Ну а боя-то и не было, вернее, он был, но наш б-н в нем не участвовал, если не считать того, что мы прикрыли отход двух других б-нов, бывших в непосредственном соприкосновении с противником. Сейчас мы отходим, по-видимому, назад на свое место. (Из Тунгуды нас 22-го за ночь подвинули к линии фронта, не доходя 7 км).

Все эти дни жили в лесу. 2 дня в шалаше, а остальные – под открытым небом. Когда – у костра, а когда – и без него. Ко всему привыкает человек и, чем меньше ему дают, тем меньшего он желает и требует. Так и мы. Когда был костер, так думали о теплом помещении. А как и костер стал не всегда возможным, так мы о нем только и мечтаем. Так что теперь и про Лехту можно сказать, что я записывал в ней про НИВИТ: «Жили в раю и не чувствовали этого, потому что сравнить не с чем было». Там для сравнения Лехта была, а тут – лес, ямка в снегу и не всегда костер. Так-то Геннадий Никитич! Закаляемся!

2 апреля

Балаган. Костер. Ожидание обеда.

Сейчас поэмы Пушкина читать решил. Предисловие одолеваю.

Все повыбрасывал из мешка, как в тыл пошли, чтобы плечи не тянуло, а Пушкина оставил и горд этим по-детски.

* * *

Встретил сегодня Тольку Касьянова. Опустился, оброс, грязен безобразно. Лицо опаршивело. В глаза не смотрит, спит чуть ли не на ходу. Отвращение вызывает до тошноты. А был ведь одним из лучших педагогов в своем р-не, а в конце – завучем.

* * *

Вспомнился Юрка Машанов. Что он сейчас – не представляю. Но при отъезде нашем он стал так же опускаться, как и Толька.

6 апреля

Время – чистки оружия. Место – шалаш, но уже другой за время после «1-го боя». (Вчера переехали). 3-го после обеда получили на двое суток продуктов и отправился наш взвод, дополненный до 40 человек из других взводов, в разведку.

4-го утром на большом озере были обстреляны фашистскими истребителями. Разбежались по обе стороны от лыжни и попадали в снег. Я видел, как у одного самолета появились дымки впереди мотора, и после уж зашипели пули вокруг нас. Я уткнул голову в снег и затаив дыхание, крепко зажмурив глаза, ждал, когда же в меня ударится шипящая смертоносная струя. И была какая-то надежда, что не заденет и вместе с ней – мысль: «Только бы не в голову». Когда самолеты пошли на второй заход, я вспомнил про ППШ, про свои мечты сбить из него самолет, и сбросил его с плеча. Сбросил, пожалуй, больше для поддержания духа своего, и произнес вслух озабоченно: «Хоть не зря пропадать – выпустить по нему…» Но он был весь забит снегом, а когда было прочищать его, готовиться к стрельбе, если фашисты пикировали уже на нас справа. Снова струя. Я прикрыл голову автоматом, сам же удивился своей наивности, и уткнув ее в снег, следил за своими лихорадочными мыслями: «Хоть бы не задело, эх, хотя бы мимо». И ждал, что вот-вот ударит, ждал с такой же ошарашивающей беспомощностью, с какой ждет своей участи, может быть, корова на бойне.

7 апреля

Караульное помещение (шалаш) полевого караула №2. Я – нач-к полевого караула. Утром приходил дежурный по оборонительному участку. А в это время часовой у дверей зашел в шалаш, а винтовку к дереву приставил. Часовой у пулемета разжег костер и давай чай кипятить. Все бойцы мои – прегрязнущие. Он поругался, поругался, записал фамилию мою. Сейчас приезжал на лыжах комроты. Его, по-видимому, уже накачали. Ну он сообщил, что придется нам еще сутки здесь оттарабанить, т. к. менять некем – рота в наряде вся и один взвод в разведке. Грозился, что ночью проверять будет он сам и капитан, и дежурный и пр. и пр. Ну а, вобщем-то, пускай проверяют, ибо – все равно война!

* * *

В разведке получили ранения с самолета два моих бойца: Криволапов (в грудь и в живот. Вывозили из тыла противника на санях, найденных в финской полусожженной деревеньке и поставленных на лыжи) и Пахомов (в ляжку навылет. Дошел сам). Находили финские листовки, сброшенные с самолетов. В одной они описывают международное положение. Из описания вытекает, что единственным выходом из неминуемой гибели для наших красноармейцев является финский плен. Подписана: «Комитет 60000 пленных, находящихся в Финляндии».

Во второй говорится, что выкалывают глаза, отрезают носы, уши, «отрубывают» (так и написано) руки и ноги и вообще обезображивают трупы пленных кр-цев сами политруки и комиссары, а потом сваливают все это на них, безвинных белофиннов!

8 апреля

Ночью перед утром повалил мокрый снег. Стало так тепло, что и старый лежалый снег стал таять, отсырел и достаточно пройти в валенках сотню шагов, как ноги становятся мокрыми.

* * *

Может быть, скоро, как стает снег здесь, отправят нас на другой фронт, ибо войну здесь в летнее время вести можно только по дорогам. А может статься, что и здесь оборону займем, или возьмемся как следует, да и прогоним финна до распутья.

* * *

«Все может быть! Все может статься! -

сказал однажды кто-то мне!..

В стихах без толку изощряться,

Когда для них талантов нет!!!»

Вспоминаю Л.А.А. и думаю: «А что, если и мне не придется встретиться с ней больше, как не встретился Пришвин со своей фацелией!!»