Заплесневелый хлеб

Амитрано работал в одной рубашке с засученными рукавами. Но он не ощущал ни холода, ни утренней сырости. Когда бедро давало о себе знать, он мысленно просил его не досаждать ему. Он очень торопился. И не только из-за дождя: он боялся, как бы не увидели, что он уезжает. Ведь он стольким задолжал, в том числе и своему домовладельцу, живущему этажом выше. Поэтому лучше скрыться пока темно и поставить всех перед свершившимся фактом. Он знал, что тот, кто уезжает, кто, подобно ему, спасается бегством, не может рассчитывать на сострадание, все будут лишь осуждать его. Для них убегающий всегда только неудачник, не сумевший добиться успеха в жизни. Те, кто остается на месте и не знает горестей и тревог переезда, могут позволить себе ругать и осуждать его.

— При его характере, — говорят они, — не удивительно, что он со всеми рассорился!

— Только и сумел наплодить кучу детей.

— Нечего было учить старшего сына в гимназии. Начальной школы больше чем достаточно. Умеешь читать, расписаться — и хватит с тебя! Надо было сразу послать его работать. Лучше всего в деревню, мотыжить землю, помогать крестьянам. Там верный заработок. Уж что-что, а сыт бы он был.

Так рассуждали люди, неплохо устроившиеся в этой жизни, уверенные, что у них есть голова на плечах, что они знают, что к чему, люди, которые не могут понять, как это простой ремесленник и его жена бросают здесь в их городке все, даже самое необходимое, чтобы добиться для своих детей лучшего будущего, пусть хоть через двадцать — тридцать лет.

Амитрано удвоил усилия. Он таскал вещи, подносил их к грузовику, распоряжался, куда что положить. Марко и Паоло с удивлением смотрели на него. Никогда еще не казался он им таким сильным, таким решительным. Но сила Амитрано была порождена мужеством отчаяния, то была сила человека, который не видит иного пути к спасению и боится, что и этот последний путь вот-вот может быть отрезан для него навсегда.

Прежде, наблюдая, как отец работает в мастерской, мальчики представляли его совсем другим. Он работал не покладая рук, но степенно, спокойно. Само его ремесло требовало тщательности и точности. Недаром он нередко говорил, что обойное дело — искусство. Он доказывал это своим мастерством и любил вспоминать, какими опытными и искусными мастерами были его отец, дед и его дядюшки, которые первыми открыли в городке обойную мастерскую и получали заказы от господ даже из других мест. А сейчас их отец походил на простого чернорабочего. Они с удивлением смотрели, как он грубо, не глядя, хватает вещи, поднимает их и хриплым голосом отдает распоряжения шоферу:

— Положи это туда, наверх. Между двумя кроватями и боковой стенкой шкафа. — Или: — Стекло! Осторожнее! Положи между матрацами. Прикрой подушкой. — И не опускает рук, пока шофер не скажет, что все в порядке.

Время от времени Ассунта выходила на лестничную площадку и, перегнувшись через перила, смотрела, много ли еще осталось в подъезде вещей. Потом возвращалась в комнаты. Она молчала, но ее взгляд как бы подгонял мальчиков.

Были упакованы последние вещи, мастро Паоло выносил их в прихожую. Ему хотелось снести их вниз, чтобы еще раз взглянуть на все то, что прежде составляло его очаг, но всякий раз дочь останавливала его.

— Не надо, папа, — просила она. — Не утомляйся. Там мальчики. Не ходи.

Погрузились меньше чем за два часа. Еще не рассвело, а все вещи из квартиры и мастерской уже лежали в грузовике. В наступившей тишине стало слышно, как в первом этаже со скрипом приоткрывается то одна, то другая дверь. Но ни Амитрано, ни мальчики не обращали на это внимания. Это какой-нибудь рабочий, рыбак или их жены приоткрывали дверь, чтобы немного проветрить комнату. Но взглянув в щелочку, они из чувства деликатности тут же захлопывали дверь. Однако за отъезжающими наблюдали еще два человека. И притаиться их заставляло вовсе не чувство деликатности. То были домовладелец и его жена, жившие на верхнем этаже. Они уже давно догадались, что Амитрано собирается удрать, и в это утро при первом же шуме, донесшемся из его квартиры, вскочили с постели. Сквозь щели жалюзи домовладелец и его жена видели, как подъехал грузовик, но ничем не выдали своего присутствия. Даже лучше, что Амитрано уедет и освободит квартиру, успокаивал жену домовладелец. Они сумеют заставить его расплатиться. По-крестьянски хитрый — сапоги грубые, да умом взял — домовладелец предпочитал вести дела в деревне, где у него была земля. Ведение своих дел в городе он уже давно поручил «дядюшке канонику», шурину, брату своей жены, которого из большого почтения звал «дядей». Впрочем, «дядей» называла его и сестра. Так что защита интересов домовладельца была в надежных руках. Амитрано сам подозревал это, но надеялся перехитрить хозяина, скрывшись потихоньку из городка. Ничего, пусть себе бежит, сегодня же утром все будет известно «дядюшке канонику», и его адвокат начнет против Амитрано судебное преследование.