Заплесневелый хлеб

Она уговорила его пойти узнать, в чем дело. Иначе они рискуют прождать все утро, а шофер будет спокойно спать. Амитрано надел пиджак и ушел, объяснив сыну, по какой улице он пойдет. Если машина придет в его отсутствие, пусть они снесут вниз чемоданы и погрузят их в машину. Он вернется через четверть часа.

Ассунта снова принялась давать отцу наставления. Она говорила все о том же, но более мягко и ласково, словно просила прощения за то, что уезжает с детьми и оставляет его здесь одного.

— Папа, послушайся меня. Если тебе что понадобится, обратись к Лучетте. Не переутомляйся. Если на каменоломне тебе будут давать тяжелую работу, отказывайся. Скажи, что не можешь.

Мастро Паоло слушал ее и кивал головой. Чтобы скрыть волнение, он то застегивал пуговицы на курточке одного из внуков, то поправлял у кого-нибудь из них воротник.

— По вечерам заходи к Карлуччо. Все-таки развлечешься немножко. Карлуччо тебя любит. Он работает допоздна, и ты составишь ему компанию. Только не внушай себе, как всегда, что ты ему в тягость.

Мастро Паоло решительно кивнул головой и совсем было собрался что-то сказать, однако и на этот раз промолчал.

— Все у нас там пойдет по-другому, вот увидишь. И ты приедешь к нам. Как только Элиа начнет работать, мы подыщем квартиру побольше, и ты опять будешь жить вместе с нами. Найдем работу для тебя или для мальчиков. Понял?

Она подошла к отцу, заглянула ему в лицо. Ассунта тоже была очень взволнована. Она обняла его и разрыдалась.

Стоя в дверях, Марко смотрел на деда. В голове у него проносились разные мысли. Теперь уже он не будет каждый день видеть дедушку. Он вспомнил то утро, когда у мастро Паоло случился удар, и подумал, что, если сейчас деду опять станет плохо, некому даже будет ему помочь.

Марко вспомнил, как дедушка сидел у открытого балкона на соломенном плетеном стуле в столовой, прямой, неподвижный, с чуть запрокинутой головой.

Случилось это четыре года назад, на праздники, потому что в тот день Марко не ходил в школу на занятия. Было часов девять, половина десятого. Марко случайно вошел в комнату и увидел, что мать с отцом стараются поудобнее устроить на стуле безжизненное тело дедушки. Мастро Паоло, по-видимому, плохо соображал и не мог даже пошевелиться. Марко замер на пороге. Он понял, что произошло что-то неладное.

— Папа, как ты себя чувствуешь, папа! — окликала деда мать и гладила его по лицу. — Он вспотел, он весь мокрый, — сказала она, повернувшись к мужу. Вынув из кармана платок, она вытерла ему виски.

Амитрано расстегнул тестю жилет и даже рубашку.

— Ему нужен воздух. Оставь его. — Нагнувшись, он расшнуровал ему высокие башмаки с гетрами. — Пойди, согрей немного воды.

Ассунта еще раз вытерла больному лицо и собралась было идти. Тут она заметила сына.

— Передай Кармелле, чтобы согрела воду, да побыстрей, — сказала она и снова вернулась к отцу. — Как по-твоему, что с ним?

Марко передал поручение и, возвратившись в комнату, остановился у двери. Отец и мать стояли возле дедушки и смотрели на него, не зная, что предпринять. Мастро Паоло дышал тяжело, через силу. Мать окликала его, вытирала ему пот со лба.

— Папа, ты меня слышишь? Папа, скажи мне, как ты себя чувствуешь? Может, ляжешь в постель?

— Нет, в постели ему будет хуже, — сказал Амитрано, стараясь нащупать пульс. Он повернулся, увидел сына и подозвал его.

— Ступай к мастро Антонио, скажи, чтобы он сейчас же шел сюда и захватил с собой парочку пиявок. Ну, быстро, одна нога тут, другая там. Бегом!..

Марко бежал всю дорогу. Он не знал, для чего нужны пиявки, даже само это слово было для него новым, но понимал, что в них спасенье дедушки. Он бежал и все повторял «пиявки, пиявки…», стараясь как-то связать это слово с одеревенелым телом дедушки. Лица его он так и не видел, даже когда подходил к отцу. Ведь он стоял тогда боком к деду и не мог взглянуть ему в лицо. Марко было чуточку страшно, к тому же он старался не упустить ни слова из распоряжений отца. Он несся как угорелый, никого не замечая, натыкаясь на прохожих. От дома до цирюльни мастро Антонио было метров триста. Но дорога показалась ему бесконечной.

В цирюльне было много народу. Несколько человек сидело на стульях с белыми салфетками вокруг шеи и с намыленными лицами. Их обслуживал сам мастро Антонио и два подмастерья. В глубине комнаты мастро Антонио брил клиента. Он разговаривал, поворачиваясь то к нему, то к тем клиентам, которые ждали своей очереди, сидя вдоль стены. Марко подошел к цирюльнику. На мастро Антонио был темно-серый халат. Мальчик с силой дернул его за полу халата.

— Мастро Антонио, — сказал он, когда тот, удивленный и раздосадованный, посмотрел на него. — Мой папа, Элиа, просил, чтобы вы шли со мной к нам. Сейчас же! И принесли пиявки. Две.

В цирюльне наступила полная тишина: все навострили уши и уставились на мальчика.

— Кто заболел? — спросил мастро Антонио, застыв в нерешительности с бритвой в руке.

— Дедушка. Папа сказал, чтобы вы сейчас же шли со мной.

Мастро Антонио, казалось, все понял. Он положил бритву, торопливо расстегнул халат.