Заплесневелый хлеб

Кое-где у ворот стояли низкие соломенные стулья, какие встречаются в церквах, а на их спинках в густой тени домов — солнце никогда не заглядывало на эти улицы — сушились рыбачьи сети. Сети были старые, чиненные разноцветными нитками, со свисавшими до самой земли пробковыми поплавками, которые от времени сделались темно-коричневыми.

Марко вспомнил слова шофера, когда три месяца назад они подъезжали на машине к Бари.

«Люди, вроде нас с вами, живут на другом конце города».

Вот он, другой конец города; казалось, здесь жили совсем иные люди, ничего общего не имеющие с теми, кто населял новые кварталы, люди, которые никогда не выходили на свет из-под этих нависавших над ними мрачных сводов, из этих улиц, куда свежий воздух проникал с трудом, не в силах пробиться сквозь толщу миазмов.

Наконец Марко разыскал нужную улицу, она была как будто немного почище других.

К его удивлению, мастерская оказалась на втором этаже, туда вела каменная лестница с черными не столько от времени, сколько от грязи ступенями. Он постучал в единственную дверь, которая была на этой площадке, и после довольно долгого ожидания ему открыл высокий, толстый парень с иссиня-черными волосами и такими же темными глазами.

— Здравствуйте, — сказал мальчик. — Я — Марко, знакомый Джузеппе, вашего хозяина.

— Очень приятно, — ответил парень немного насмешливо. — Ну и что же?

Марко заколебался, стоит ли ему пускаться в дальнейшие объяснения или же сразу повернуться и уйти. Очевидно, Джузеппе забыл предупредить этого верзилу и бесполезно пытаться ему что-то втолковать. Но он вспомнил об отце и остался.

— А когда он придет?

— Джузеппе? А кто его знает?! Может, через час, а может, завтра или через неделю. У него нет определенного времени.

Он разглядывал мальчика и, казалось, был недоволен тем, что его потревожили. Марко смотрел в его лицо, и нерешительность его все возрастала.

«Хорошее начало, — подумал он. — Но раз уж я пришел, надо подождать».

Заметив его растерянность, Лукино заговорил с ним более приветливо.

— Он велел тебе прийти? Если тебе что нужно, можешь сказать мне.

— Я пришел сюда учиться…

— А! — он от души расхохотался. — Вот для чего? Тогда заходи! — Он как-то странно взглянул на Марко и, пропустив его вперед, закрыл за ним дверь.

Марко показалось, что в восклицании этого парня не было удивления, скорее, наоборот; он, по-видимому, не раз наблюдал нечто подобное. Марко прошел за ним по темному коридору, который привел их в залитую светом комнату. Настоящая мастерская: вдоль стен два длинных стола и на них — разобранные радиоприемники и репродукторы, сверкающие радиолампы. И резкий запах пайки.

Лукино подошел к одному из приемников и принялся за работу. Марко стал поблизости и молча смотрел даже не на то, как ловко двигались его руки, а на него самого. В выражении его глаз, в чертах полного лица было какое-то простосердечие, какое-то спокойствие, нечто прямо противоположное нервному облику Джузеппе. Одет он был небрежно, как человек, у которого слишком много работы, чтобы думать о своих нарядах. Марко оглядел комнату. Здесь не было диванов и кресел, как в мастерской отца; все вещи, окружавшие его, внушали ему необычное ощущение уверенности и спокойствия. Профессия отца ему не нравилась. Он втайне питал к ней отвращение: для него она отождествлялась с голодом и нищетой.

Лукино продолжал работать. Одну за другой он выбирал перепутанные проволочки и паяльником, который держал в правой руке, отсоединял их, понемногу распутывая клубок. Так прошло несколько минут, потом он спросил Марко, откуда тот знает его хозяина. Теперь Марко внимательно наблюдал за тем, что делал Лукино, и поэтому постарался ответить покороче. К тому же ему казалось, что Лукино, поглощенный своей работой, его не слушает. Однако вскоре он убедился, что тот все слышит, хотя работает, не поднимая головы.

— А что ты делал до сих пор? — спросил он Марко.

— Пока мы жили в Трани, я учился. А здесь помогал немного отцу.

— А в нашем деле ты совсем ничего не смыслишь?

— Совсем ничего. — Тут он испугался, что Лукино сочтет это непреодолимым препятствием для обучения.

Однако тот сказал:

— Ясно. Но если у тебя есть желание, научишься. Это нелегко, но и не так уж трудно. Сколько тебе лет?

— Двенадцать с половиной.

— Время еще есть. Надо только глядеть в оба и иметь голову на плечах. Любому ремеслу можно научиться.

Лукино и работал, и говорил уверенно. Его голос, его слова свидетельствовали о твердом характере и воле, которых поначалу Марко в нем никак не предполагал.

— Я еще молод, — говорил он, — и эта профессия мне нравится. Он меня этому научил. Но больше я сам соображал, — и рукой с зажатым в ней паяльником показал на свою голову. — Я работаю у него шесть лет. Сейчас мне двадцать, и я свое дело знаю.

Марко мысленно подсчитал. Лукино поступил к Джузеппе четырнадцати лет, а ему сейчас двенадцать с половиной, и если он тоже потратит на ученье шесть лет, то к восемнадцати годам будет таким же специалистом, как этот парень.