ВОПРОС. В таком случае, какими же фактами нарушения законности располагало следствие, чтобы арестовать Пикину?
ОТВЕТ. Никакими. Кроме приказа Берии арестовать Пикину.
ВОПРОС. Почему же вы путем недозволенных методов пытались выбить из нее показания?
ОТВЕТ. Если б я не делал того, что приказывали Берия и Кобулов, то оказался бы там же, где она.
После этого Валентина Федоровна попросила следователя разрешить ей задать несколько вопросов Шварцману. И он согласился.
Дело в том, что даже в 1950-е годы ходили противоречивые слухи о судьбе Косарева. Например, утверждали, что он жив.
ПИКИНА. Правда ли, что Косарев жив, отбывает наказание в лагере и работает при этом в бане?
ШВАРЦМАН. Нет, это неправда. Косарев расстрелян 23 февраля 1939 года.
ПИКИНА. Какая последняя просьба была у Косарева, когда он находился в камере смертников?
ШВАРЦМАН. Косарев вызвал меня, попросил бумагу и карандаш. Я ему дал. Он написал заявление на имя Сталина, где сообщал, что он ни в чем не виноват, просил создать комиссию в ЦК партии, чтобы пересмотреть дела, сфабрикованные против комсомольских работников. Это заявление Косарева я отнес Берии. Ознакомившись с заявлением, Берия стал на меня кричать: «Что он, с ума сошел? Чтобы я об этом доложил Сталину?!» В порыве гнева он разорвал заявление Косарева в клочки, бросил в корзину, сказав: «Вот ему ответ!»
Присутствовала Валентина Федоровна и на суде, как свидетель, где Шварцман признал себя виновным и вновь со слезами просил прощения у Пикиной «за всё, что пришлось ей пережить».
…Когда исчезают, растворяются тени мучителей, доносчиков и палачей, хочется поскорее захлопнуть вслед могильные плиты, развеять прах, но так, чтобы не попал на подходящую почву: не ровен час, полезут новые всходы.
Как надеялись они, палачи, будучи при власти, что жертвы их останутся в нашей памяти лишь как «враги партии и народа»!
— Пройдет время, — восклицал Вышинский, произнося речь по делу правотроцкистского блока в марте 1938 года, — могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа!
История распорядилась по-другому.
Ничего не зная о судьбе друг друга, секретари ЦК комсомола 1937–1938 годов не дали никаких показаний — ни на себя, ни на других. Ни в чем не раскаялись, не признались. Большинство из них погибло. Но жертвы не были напрасны. Выполняя гражданский долг, они своим подвигом сберегли, быть может, тысячи парней и девушек.
Берия проиграл.
«Молодежный процесс» был сорван.
Глава двадцать девятая
Палачи и жертвы
Иногда рассматриваешь старые дореволюционные фотографии. Вот семьи офицеров, дамы в шляпах, учителя гимназий, профессора, да и просто извозчики, работные люди… Но сколько благородства на лицах! Сколько достоинства, воспитанности и внутреннего покоя! Какие глаза у священников! Не заплывшие жирком, лживые насквозь, — ясные лица, как будто вот сейчас заговорят, и поверишь всякому слову!
А вот фотографии тридцатых годов. После того, как треть населения огромной бывшей, старой империи была раскулачена, экспроприирована, обворована, унижена или вышвырнута за границу. Еще хуже — расстреляна, задушена, утоплена на баржах, замучена в лагерях ГУЛАГа. Когда остались только жертвы и палачи… Что за лица?! Эти низко посаженные глазки, узкие лбы, плохие волосы, женские лица, скованные мукой мученической из-за советского быта, эти кривоногие рахитичные дети, эти запуганные мужики, которые разучились работать артелью, выпить на копеечку и петь песни, разучились улыбаться жизни…
И понимаешь со смущением, смятением в душе и страхом — разве это мы, великая русская нация? Пусть даже ее гордые остатки, перемешанные с басурманами?
Выходит, сталинизм — это не только индустриализация, каналы, гидростанции, балет, кинокомедии и атомная бомба. Это еще и генетическая катастрофа, потому что даже уже к 1938 году страна получила поколение с мозгами набекрень. И с такими «ценностями», от которых иностранцев, рискнувших посетить «солнечный СССР», при встречах с так называемыми «советскими людьми» охватывала оторопь.
Потому что к этому времени самые лучшие представителями поколения моего деда, Косарева, были уничтожены, а на смену им пришли дети 1919–1923 года рождения, которые никогда не жили в царской России, но слышали только проклятия в ее адрес. Они никогда не жили при нормальном либеральном режиме, в сытости, имея гражданские права, свободу пересекать границы империи, как и куда захочется.
И это были почти сплошь именно комсомольцы.
Тысячи, миллионы комсомольцев, которыми при помощи райкомов, обкомов руководил ЦК ВЛКСМ под руководством генерального секретаря Александра Косарева.