«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Берга арестовал Берия в тридцать девятом, якобы в рамках расследования по «ежовским перегибам». И на допросе Исай Давидович объяснил причины душегубства. По-другому, считал он, «невозможно было исполнить столь большое количество расстрелов, к которым приговаривали три «тройки» одновременно».

Палач обвинен в терроризме и расстрелян 7 марта 1939 года. Захоронен на Донском кладбище — опять-таки там же, где и его жертвы, где могила Косарева.

И как насмешка: Военная коллегия Верховного суда реабилитировала Берга «по ходатайству семьи» 6 июня 1962 года.

Что же до Блохина, палача Александра Косарева, то он казнил не только его. Под его пистолетом пали многие прославленные люди, полководцы, писатели, драматурги. Он лично расстрелял Тухачевского, Якира, Уборевича, Смилгу, Чубаря, Эйхе, Косиора, Михаила Кольцова, Бабеля, Мейерхольда. Ну и, конечно, ему спокойно доверили бывших его начальников, Ежова с Фриновским, которых Василий Михайлович, признаться, на дух не переносил и прикончил с большим удовольствием!

У Блохина биография человека, какие всегда нравились Сталину ввиду своей прозрачности и немудреной судьбы.

Блохин, на восемь лет старше Косарева, происходил из бедных крестьян Владимирской губернии. В Гавриловском его помнили как пастуха, был каменщиком в московской артели, воевал с немцами в Первую мировую, потом в Красной армии Троцкого. Попросился в чекисты, в расстрельную команду, где азартно и даже как-то с любовью убивал русских офицеров, иконки целовать подносил.

Эту любовь к своему делу заметили, и с 1926 года Блохин стал комендантом ОГПУ-НКВД. После чего он 30 лет (тридцать!) руководил расстрелами.

Ну и сам себе в удовольствии не отказывал, тоже расстреливал.

История чекистов-большевиков знает только одного палача, который так вдохновенно подходил к своей службе! Другие спивались, сходили с ума, попадали в дурку или умирали от алкогольного цирроза. Только не Блохин! Он поистине наслаждался процедурой!

Он где-то заказал униформу по своему эскизу. И ему специально пошили (за его счет!) кожаные брюки, кожаную же куртку, перчатки до локтей, похожие на краги, кепку с длинным козырьком. Василий Михайлович готовился к работе не спеша, одевался, любовался собой перед зеркалом, проверял «Вальтер» и шел на работу.

— А почему «Вальтер», Василий Михайлович? — спрашивали подчиненные.

— Дык объем работ какой! Токарев перегревается и его клинит. «Вальтер» никогда! Ладно, приведут тридцать, пятьдесят человек, это, считай, две-три обоймы. А бывает и двести! Тогда как?..

Если бы ни в чем не повинных людей — впрочем, повинных лишь в том, что им выпало жить в эпоху Сталина! — не закапывали как в скотомогильнике, а хоронили по-человечески, то, думаю, кладбище людей, застреленных только Блохиным, было бы не меньше, чем старое Ваганьково… Сплошные, до горизонта, ряды могил…

Однако же Блохин, как ветеран революции и Гражданской войны, иногда перед ноябрьскими надевал форму, садился в подаренную ему «Победу» и ехал к пионерам.

Там он рассказывал детям о боевом пути. Впрочем, о боевом пути до того момента, пока Феликс Эдмундович не предложил ему оригинальную службу. И пионеры рассматривали боевые награды на кителе генерал-майора: орден Ленина, целых три — Красного Знамени, Отечественной войны первой степени, череду всяких медалей.

А именные золотые часы! А именное оружие!

В этом кителе палач стоял возле гроба своего кумира Сталина в Колонном зале в марте 1953 года, тащился за лафетом на Красную площадь. Он очень горевал. Говорят, плакал натурально.

А как же не горевать и не плакать? Ушел главный работодатель! Ушел тот, на кого он молился, потому что именно покойник однажды раз и навсегда навел порядок в его голове — как, кстати, и в головах тысяч своих подданных! Подмел самосознание, как метлой! Сделал жизнь осмысленной. Придал железной уверенности в том, что не казнит он, а карает. Не истребляет, а избавляет советских людей от нечисти, которая не желает идти к светлым далям за Сталиным.

И вот когда перестреляют всех, перевешают, передушат в газовых фургонах, забьют кирками в лед на Колыме, тогда и наступит счастье народное. Пусть даже, как говаривал Бухарин, придется половину истребить. И самого Бухарчика пустили в расход.

Сталин умер. Что с Блохиным будет теперь? Никакие кровавые мальчики у него в глазах не бегают, никакие мертвецы с ним по ночам беседы не ведут, нервы крепкие, всё в порядке. А вот сердце пошаливает и гипертония заела — почитай, вёдра водки выпиты за службу.

Пришел Хрущев, уволили старого палача «по состоянию здоровья». Думал, может быть, еще вызовут, когда для особо сложных поручений, но никто не звонил. А в 1954-м пригласили Блохина на Лубянку, допросили всячески, подивились необычной жизни. Мог бы книжку написать, будь грамоте обучен.

Шла оттепель, борьба с культом личности.

И тут Василию Михайловичу нанесли оскорбление безмерное.