«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Тут же построили снесенные давно строения: небольшой каменный дом для исполнителей наказания и длинный деревянный барак.

Несчастных, ничего не понимающих, но все-таки еще не терявших надежду людей вели в барак якобы для санобработки.

Интересно, кто первым придумал эту «санобработку» — Гиммлер или Ежов?

Там вели перекличку. Закончив, читали приговор, и тут уж становилось ясно: жизнь закончена. Из барака выводили по одному. Приговорённых принимали палачи, и каждый под дулом пистолета вел свою жертву ко рву. Стреляли на краю рва, в затылок, почти в упор. Тела сбрасывали на дно траншеи.

Наган расстрельщики считали самым подходящим оружием.

После казни заполняли и подписывали акты и «поминали» безвинно убиенных. Как трогательно, правда? После этого палачей, обычно совершенно пьяных, увозили на автобусе в Москву. А у бульдозериста, который имел тут свой дом и проживал с семьей, еще было много работы. До утра он присыпал трупы тонким слоем земли. А на следующий день все повторялось.

Так работал один из крупнейших в стране конвейер смерти.

И что вы думаете, палачи были беспартийные? Не было в их группе комсомольской организации? Была. Исправно платили взносы. Наверное, обсуждали чей-то моральный облик. Например, дело палача-комсомольца, не попавшего в жертву с первого выстрела…

После 1938 года, когда в Бутово прекратились массовые убийства, полигон использовали для захоронений тех, кого расстреляли в московских тюрьмах. А здание комендатуры — всего в ста метрах от погребальных рвов — превратили в дом отдыха для старших офицеров НКВД. Там неоднократно бывал с девками и сам Берия.

Ни Горбачев, ни август девяносто первого не могли сорвать покров тайны с Бутовского полигона. Хотя общество «Мемориал» и тогда требовало. Свое место преступления охраняли войска КГБ до 1995 года, пока не передали Московской Патриархии. Не уверена, хороша ли была такая мысль, но хоть снесли колючую проволоку и дали захоронить людей, среди которых, кстати говоря, было много священников.

А потом на костях жертв — большинство костей так и не извлечено из московской глины! — появились корпуса микрорайона Бутово, по сути, на кладбище. Сейчас там живет примерно треть миллиона человек. В славной Коммунарке — инфекционная больница.

Но пока у нас январь 1939-го.

Ежов пьет водку от страха.

Косарева в реальном времени вынуждают написать письмо на имя Берии о том, как заместитель Ягоды расследовал дело об убийстве Сергея Мироновича Кирова.

Косарев соглашается написать это письмо почти безо всякого давления, потому что как человек высшей номенклатуры он чувствует и хорошо понимает: Сталин твердо решил убрать с пути «железного наркома». И окончательно воцарить на кровавый престол Берию. Уже, пожалуй, воцарил, но Ежова не добил, потому что реально его боялся.

Еще сохранились журналы приема посетителей времен Поскрёбышева за 1937 год, из которых можно узнать, что в такой-то день, а точнее, ночь, нарком Ежов и вождь всего СССР обсуждали расстрельные списки по 3–4 часа.

Ежов отлично знал, что делается в ГУЛАГе.

Ежов был соавтором ликвидации старых «ленинцев», высшего командного состава Красной армии, а потом и среднего офицерства.

Ежов был посвящен и в планы Сталина, а поэтому имел досье на всех членов политбюро ЦК ВКП(б) и, уж конечно, на верхушку ВЛКСМ.

Как его было не схарчить, как оставить в живых? Но требовались факты. Поэтому Косареву не было нужды лгать или оговаривать Ежова, он просто изложил все, как было.

Это видно по письму.

Читая эти строки, не забудем, что генсек ЦК ВЛКСМ не был ни леваком, ни троцкистом. Предположим, что он верил Сталину до поры, но не был его фанатиком. Он был из поколения ленинцев — опасное, конечно, заблуждение. Но в таком случае можно сказать, что любые верующие заблуждаются! Он натурально переживал, наблюдая, как Сталин, декларируя «верность Ильичу», год за годом строит другое государство.

Почему ж ему так не думать, если даже передовые историки и философы времен Брежнева, в руках у которых очутились документы Ленина из архива Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК КПСС, все равно твердили про какой-то «ленинизм» и «социализм с человеческим лицом», тратили время на бесполезные книги свои, на диссертации, полные демагогии!

Так что не будь Косарев под арестом, жанр письма вполне мог сойти за «докладную записку».

Итак…

«НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР Л. А. БЕРИИ ОТ АРЕСТОВАННОГО А. В. КОСАРЕВА.

Целиком разоружившись перед следствием (заметим, что здесь Косарев не пишет «признавая свою вину»! — А.К.) и ставя своей задачей помощь партии и Советскому правительству в борьбе с врагами из троцкистского правого лагеря, я считаю себя обязанным сообщить известные мне факты подозрительного поведения Ежова Н.И. в первой половине декабря 1934 г.

Н. И. Ежов и я, Косарев, по указанию ЦК ВКП(б) были командированы в Ленинград для оказания помощи следствию по делу об убийстве С.М. Кирова…»

В 1934 году Косаревы жили в знаменитом Доме на набережной, по улице Серафимовича.