«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

А в ноябре 1938 года на диком VIII пленуме ЦК комсомола, когда по приказу Сталина Косарева долбали со всех сторон, не стесняясь, взял слово будущий его преемник. Н. Михайлов и озвучил такую чушь, что у хорошо знавших Косарева людей покраснели уши. Хотя у самого Михайлова, в то время шефа «Комсомолки», они вовсе не покраснели.

У меня нет стенограммы, но со слов Пикиной я знаю, что именно он рассказал пленуму историю. Будто бы Косарев после праздника позвонил в редакцию «Комсомольской правды» с претензиями: почему его нет на фотографии в газетном репортаже на первой полосе среди руководителей партии и правительства на мавзолее? Ведь он там тоже стоял!

И дальше Михайлов говорит, что, дескать, он вынужден был смягчить раздражение генсека ЦК комсомола, орущего на него по телефону, тем, что качество других снимков было плохое, поэтому их не разместили.

При выступлении Михайлова, с которым уже вели собеседования в ЦК на предмет его назначения главой комсомола вместо Косарева, многозначительно молчал Сталин, ухмылялись члены политбюро. Многие понимали, что это абсолютная и никак не доказуемая напраслина. Того же типа, как слова Берии насчет того, что Косарева завербовали польским шпионом в зоологическом саду Варшавы.

Но удар был нанесен.

Ладно. Это я забежала чуть вперед. Но задолго до ареста пение осанны в адрес Косарева, игра с его именем, выкрики и дурацкие инициативы с мест приносили ему только огорчение и вред.

Приходит Александр Васильевич на работу, открывает «Комсомолку», пьет чай. 1937 год, февраль, День советской армии, ровно за два года до его расстрела. И читает статью некоего Лабезникова о том, что поступивший на вооружение одной из частей Белорусского военного округа танк назван «Косаревым»… И уже нет сил ни смеяться, ни плакать. Но главное, эту лавину трудно остановить.

Он пытался. На X съезде комсомола в заключительном слове Косарев сказал вот что:

«Элементы своеобразной аллилуйщины у нас налицо. В каждой местной организации найдутся такие услужливые ораторы, которые дело, работу, необходимую критику так и норовят подменить чествованием, иногда незаслуженным, своих комсомольских руководителей, восхвалением их доблестей и заслуг».

И призвал чаще и по делу критиковать свое руководство, а не льстить ему.

Но когда начался 1937 год, и Косарев, наверное, кожей ощущал, как нарастает давление на аппарат, как раскачивается маховик репрессий и растет недовольство комсомолом Сталина.

Он понял, что отступать уже некогда и некуда.

Он узнал, что лидера комсомола Казахстана Таштитова именуют в местной печати не иначе, как «наш казахстанский Косарев», и взялся за борьбу с подхалимством. Передовица «Комсомольской правды» обвинила Таштитова в потере скромности.

В том несчастном тридцать седьмом, бывало, даже инициативы с самыми добрыми намерениями вызывали то зависть, то подозрения, и, в конце концов, дело в любую минуту могло закончиться плачевно.

Косарев готовит к печати свой двухтомник «Сталинская Конституция и советская молодежь». Книги быстро подписали в печать для «Молодой гвардии», тираж 200 тысяч экземпляров. Для такой огромной страны, как СССР, капля в море. Издание получилось красивым и на вид дорогим. Но вместо одобрения в партийных кругах прокатилась волна недовольства. Почему? Все началось с письма некоего человека по фамилии Черкасский, одного из помощников, — члену политбюро и секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву.

«Работа Косарева „Сталинская Конституция и советская молодежь», — писал Черкасский в жанре доноса, — издана массовым и роскошным изданием! Таким, каким не издавался в этом издательстве (в „Молодой гвардии“. — А.К.) ни Ленин, ни Сталин! Лестью и подхалимством пахнет от этого издания!»

Даже в 1938 году, когда Берия был готов сменить Ежова и у него уже был план довести до конца «комсомольское дело», когда до ареста Косарева оставалось меньше трех месяцев, в журнале «Юный коммунист» появляется письмо красноармейцев и их командиров, раненных в боях с японцами на Дальнем Востоке. В нем военные не только горячо благодарят родного отца и друга товарища Сталина за оказанное доверие и честь бороться с японской военщиной! Там они рапортуют генеральному секретарю ЦК ВЛКСМ, что они сдержали данное ему слово прогнать японских захватчиков «с нашей земли».

То-то радостно было читать это Сталину! Пусть и патетику, но патетику, в которой его, гения и вождя, практически уравняли с «младшим генсеком»!

А заканчивается письмо так:

«Заверяем вас, товарищ Косарев, наш славный комсомол, великую большевистскую партию, родного товарища Сталина, что и впредь будем непоколебимо, не щадя жизни, защищать границы нашей матери-родины от всех врагов!»

Теперь понятнее, как строятся виселицы, кто и как плетет веревку, кто приколачивает перекладину и приглашает жертву на казнь?

Только после расстрела Александра Косарева и его товарищей, после суда над Пикиной и другими, кто потом выжил или пал, Сталин радикально урезал возможности популяризации и увековечения при жизни — а даже и после смерти! — тех выдвиженцев, которые заняли места казненных.