Читаем «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева полностью

Теперь на плакатах, на фасадах, на бухарских коврах, в юбилейных альбомах, в кинофильмах, на огромных полотнищах, которые поднимались в небо аэростатами, было только одно имя и одно изображение — великого Сталина!

Аллилуйя!

Глава девятнадцатая

Поцелуй Иуды

17 марта 1938 года супругов Косаревых официально пригласили в Кремль. Вернулись в Москву полярники с первой советской дрейфующей станции «СП-1», и фельдъегерь принес на Серафимовича, 2 конверт, в нем два приглашения-пропуска: на Александра Васильевича Косарева и Марию Викторовну Нанейшвили-Косареву.

Нарядились, пошли.

В Георгиевском зале стояли длиннющие столы буквой «П», во главе стола, как раз за перекладиной этого «П», сидел Сталин.

Бабушка вспоминала, что террор по всей стране был в разгаре, и поэтому многих приглашенных в зале заботило — помянут их тут добрым словом или не помянут. Не помянут — жди беды. Может быть, самого плохого.

Большинство тостов произносил почему-то Молотов, не самый большой краснобай, человек, в общем-то, даже косноязычный, хотя служба и научила его выражаться лаконично.

Допустим, Молотов предлагал выпить за какого-то человека. Человек обязан был встать. Он топал вдоль стола чокнуться лично с товарищем Сталиным. И если чоканье состоялось, считай, ты получил отсрочку, если не индульгенцию. По крайней мере, за тобой придут не на этой неделе.

Такие банкеты обычно длились несколько часов.

Молотов говорил, люди вставали, но о Косареве — ни слова.

Саша почти ничего не пил, мало закусывал, мрачнел и все чаще поглядывал через столы и головы — на генсека.

Это был хотя и довольно типичный по форме и гремучему сталинскому пафосу, но все-таки запомнившийся многим прием.

Например, отец одного из папанинцев, отец П. Ширшова, вспоминает, что многие гости под треск тостов Молотова, гудение и аплодисменты, гадали — «выступит товарищ Сталин или нет».

Сталин никого не разочаровал и придвинул к себе микрофон.

Он почему-то начал не с папанинцев, которые слушали его, раскрыв рот, а с хвалебного слова Чкалову. Он оценил летчика как человека способного и талантливого, «каких мало не только у нас, в СССР, но и во всем мире».

Весь зал, в том и Косарев с женой, смотрели на Чкалова, который стоял пунцовый от смущения, но более — от крупного подпития.

Тем временем вождь перешел к полярникам, сказав о них много лестных слов. И вдруг снова вспомнил о Чкалове.

— Я еще не кончил. Товарищ Чкалов говорит, что он готов умереть за Сталина. Замечательно способный человек товарищ Чкалов, талант…

Но он не договорил, потому что в этот момент Чкалов — отчего-то в гражданском костюме и унтах! — подскочил к столу президиума, и могучая его фигура оказалась напротив Сталина с бокалом в руке.

Сталин от неожиданности умолк.

Все обмерли.

Охрана дернулась, но по знаку вождя замерла.

Сталин мрачно, но громко и внятно сказал:

— Я считаю, оратора перебивать не стоит.

После этого могло последовать все что угодно. Но Сталин быстро справился с собой и продолжил уже весьма иронично:

— Я очень извиняюсь за грубость, меня некоторые вообще считают грубым, но умереть всякий дурак способен.

В зале раздались смех и аплодисменты.

— Умереть, конечно, тяжко, но не так трудно, — продолжал Сталин. — А я пью за людей, которые хотят жить! Жить как можно дольше, а не умереть!

Но Чкалов не угомонился. К изумлению Косарева и многих, он обратился к коллегам-летчикам, Героям Советского Союза, сидевшим за отдельными столиками. Там были Водопьянов, Громов, Байдуков, Юмашев, Данилин, Молоков. При этом, как вспоминает сын Отто Юльевича Шмидта, его отец и Папанин, оба Герои Советского Союза и герои этого дня, не шелохнулись.

Между тем Чкалов, обращаясь к Сталину, произносит:

— От имени всех Героев заверяю Сталина, что будем драться за него так, что он даже сам не знает! Все герои, сидящие здесь в зале, идите все сюда, идите к Сталину, будем драться за Сталина, за сталинскую эпоху!

Стенографист бесстрастно фиксирует то, что происходит дальше: «Со всех сторон зала идут герои Советского Союза — богатыри родины и становятся стеной около Сталина. Зал грохочет и неистовствует».

А Чкалов сквозь весь этот шум командирским голосом продолжает:

— Никто из присутствующих здесь не захочет пережить Сталина!

Возгласы с мест:

— Правильно!.. Мы не захотим!..

Чкалов:

— Никто от нас Сталина не отнимет, никому не позволим Сталина от нас отнять! Мы можем сказать смело: надо легкие отдать — отдадим легкие Сталину, сердце отдать — отдадим сердце Сталину, ногу отдать — ногу отдадим Сталину!

Как вспоминает Власик, в этом месте Чкалов, рванув на груди сорочку, воскликнул:

— Не только жизнь, сердце мое отдаю вам!

То есть относительно трезвый Сталин устроил мини-спектакль.

В ответ в стельку пьяный летчик-герой устроил цирк.

Любопытно дальше обратиться к документу, стенограмме этого приема, которую строго вел А.Хатунцев.

«СТАЛИН. Сколько вам лет?

ЧКАЛОВ. Мое сердце здоровее Вашего, и я отдам его Сталину.

СТАЛИН. Сколько вам все-таки лет?

ЧКАЛОВ. Тридцать три.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное