«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Пока аплодировали, Саша вернулся на свое место, к жене, охранник предусмотрительно подвинул ему стул.

Косарев сел.

И тут жена заметила, что Саша бледен, губы дрожат, словно он вот-вот заплачет. Но Косарев никогда не плакал, поэтому она спросила, что с ним, может, сердце?

Косарев сжал ее руку и сказал тихо:

— Маша, прошу тебя, поехали домой!

Они вышли из Кремля.

Ехать, слава богу, было недалеко, через Большой Каменный мост в Дом на набережной. Пешком минут десять.

Дома Косарев открыл дверцу серванта, достал графин, налил ей и себе по лафитнику, что делал нечасто, они выпили.

— Ну так говори, Саша, что в Кремле случилось? Я не понимаю! Почему ты так разволновался? Тебя же сам товарищ Сталин обнял и расцеловал!

— А ты знаешь, что он мне при этом шепнул на ухо? Если изменишь — убью!

Жена смотрела на Косарева, недоверчиво улыбаясь.

— Ну и что, Саша? — она решила пошутить. — Ты же не собираешься ему изменять?

Но Косарев все никак не мог прийти в себе.

— Видишь ли, Маша, — тихо ответил он, — Лубянке ничего не стоит превратить генерального секретаря ЦК комсомола в изменника родины.

Бабушка мне рассказывала, что одной этой фразой Косарев вернул ее из спокойной беспечности к реальности.

Из подъезда второго дома по улице Серафимовича чуть ли не каждую ночь забирали людей. До такой степени, что как-то утром вахтер у лифта шепнул ей:

— Знаете ли, Мария Викторовна, теперь уж и охранять в подъезде почти некого, всего три семьи осталось: ваша и еще две…

Они еще не знали, что обречены. Что «забирать» их будут не из печального Дома на набережной, а из теплой, протопленной и всегда гостеприимной дачи в Волынском.

Но до рокового дня оставалось еще больше полугода.

А их дочери Лене было неполных восемь лет.

Глава двадцатая Моя мама, Елена Косарева…

Пройдут годы, и моя мама Елена Александровна Косарева скажет, что плохо помнит вечер 28 ноября 1938 года, когда арестовали ее отца.

— Родителей увели, меня разбудила няня, велела одеваться. Я спросонок ничего не понимала, где мама, где папа, почему меня растолкали почти в пять часов утра, что от меня хотят, куда тащат, я дико спать хочу! Я села на край постели и сидела очумело. Няня, видя, что я не слушаюсь и не одеваюсь, начала чуть ли не силком заталкивать меня в мою одежду, приговаривая: скорей, нам нужно торопиться!.. Да, куда же, няня?! Я чуть не кричала, принялась всхлипывать. А она все бормотала: прости, молчи, поспешим, детка! Папу с мамой увели! Но ты никому не говори про это. Поняла? Да, хорошо, да!

Конечно, Лена не поняла. Но она была сильно напугана и делала, что велят.

Няня впервые появилась в доме Косаревых, когда Маша, — маме тогда еще двух месяцев не исполнилось! — решила вернуться на работу из декрета.

Няню, Ольгу Яковлевну Ермолаеву, Косаревы нашли по рекомендации бабы Саши, матери Александра Васильевича. И когда она появилась в семье, все вздохнули облегченно. Скоро поняли, как повезло: скромная, все умела: и приготовить, и заштопать, и пошить, и хлеба заквасить да испечь, и заготовки сделать на зиму.

Из самого дивного уголка России она приехала, из деревни Кольчугино Владимирской области, принесла в дом настоящую русскую речь, и обычаи, и сказки. Было в ней что-то пушкинское, от Арины Родионовны. Но главное — все заботы о маленькой дочери Косаревых, моей будущей маме, были на ней.

После ареста Косаревых Ольга Яковлевна поняла, что, если она не прикроет Лену, она может погибнуть. Поэтому сразу же после ухода чекистов няня, не дожидаясь ничего, заперла дом, подхватила Лену и увезла ее к матери Косарева на Русаковскую.

Это большое счастье, что рядом с мамой все годы до ее ареста была няня Ольга Яковлевна, фактически спасшая ее. Эта удивительная женщина стала мне родной бабушкой, так как после реабилитации моя мама забрала ее из деревни и баба Оля жила в нашей семье, став ее членом до самой своей смерти в 1981 году.

Свет ее доброты и любви до сих пор со мной.

Поскольку Александра Александровна, баба Саша, работала целыми днями, а в маленькой квартире жили двенадцать человек родни, Леной в основном занималась няня.

Так прожили весь тридцать девятый год, сороковой, в сорок первом дотянули до войны.

Войны тогда многие скоро не ждали, поэтому Ольга Яковлевна спокойно повезла Лену в Кольчугино. И только там они впервые услышали, немцы!

Здесь лучше дать слово моей маме.

Вот что она рассказывала.

«Шли месяцы и годы, а я так ничего и не знала о судьбе родителей. В душе я уже не верила, что когда-нибудь увижу их. И вдруг в сорок первом году стали приходить письма от мамы.

Мама писала из Норильска, куда была отправлена как жена врага народа.

После отбытия первого срока заключения, ей разрешили поселиться в Рустави, у родственников. Я тут же поехала в Грузию. Это был уже 1947 год.

Мама как истая большевичка тех времен презирала всякие проявления чувств, но, когда она прижала меня к груди, в глазах у нее стояли слезы.

Мы не виделись девять лет.