«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

И в тот же день ему пустили пулю в затылок на уже известной Коммунарке, тело столкнули в канавку. Чтобы к утру экскаватор «Комсомолец» присыпал, а бульдозер разровнял красную московскую глину над телами погибших…

Господи, помилуй!

Самым тяжелым для Косарева и всего комсомола, как я говорила, стал 1938 год.

Передовые, а значит, никем не подписанные, почти анонимные, но четко выражающие мнение «верхов» статьи в центральной прессе становились все более грозными и откровенно хамскими.

Когда спустя годы, уже во время оттепели, бывший секретарь ЦК комсомола Валентина Пикина занялась реабилитацией политзэков из комсомольской среды, ее картотека насчитывала почти двадцать имен. Именно этих людей бериевская команда готовила для выступления на «комсомольском процессе». И ее, в том числе. Процесс намечался открытый, правотроцкистский.

Мы бы вряд ли узнали, как это начиналось, если б не письмо бывшего следователя с Лубянки А.С. Козлова, арестованного в декабре 1955 года, Главному военному прокурору СССР Е.И. Барскому.

Он в нем рассказывает, что в октябре 1938 года, когда Берия был еще не наркомом НКВД, а первым заместителем Ежова, он через голову своего начальника созвал секретное совещание следственной части. И там он объявил, будто ЦК партии располагает фактами существования в комсомоле антисоветской правотроцкистской организации, возглавляемой Косаревым и другими секретарями центрального аппарата комсомола. При этом, дескать, Косарев «ведет себя как диктатор» и если что не по нему, терроризирует преданных коммунистов. То есть они сигнализируют «о неблагополучии в комсомоле», а Косарев их давит.

Мы об этих «преданных коммунистах» еще поговорим в другой главе.

Берия не представил список для ареста, держа его в секрете, чтобы, не дай бог, сведения не просочились за стены наркомата. Но сказал, что аресты главных людей он планирует произвести одномоментно. И это надо будет сделать до открытия очередного съезда партии, чтобы успеть организовать открытый судебный процесс.

Вообще-то идея насчет погрома в комсомоле принадлежала Ежову, который одобрил ее у Сталина. Но в данный момент нарком впал в запой, ощутив над собой лезвие гильотины, и его мало что интересовало больше собственной судьбы.

Берия догадывался, что Ежов обречен. И если б с «комсомольским делом» выгорело, как бы он, Лаврентий, поднялся в глазах Сталина! Каким героем мог бы выглядеть! Как укрепил бы свою власть!

А поэтому, чтобы знать точно, быть уверенным, что арестованным определенно все кости переломают, но признание выбьют, он собрал следственную группу из испытанных изуверов и садистов. Им и раньше никого не было жаль. И озвучил решение, согласно которому следствие возглавят «товарищи Кобулов, Родос, Шварцман и Макаров с группой подчиненных им следователей».

— Товарищ комиссар государственной безопасности, — спросил кто-то из «подчиненных», когда перешли к разделу вопросов, — на каком уровне мы имеем право вести допросы подозреваемых?

— Каких подозреваемых? — зловеще обрезал Берия. — Это при царе были подозреваемые! У нас арестованные и обвиняемые! Не церемониться с грязными собаками! Понятно вам? С первых минут допроса дайте им понять, что они не на званом приеме, а в НКВД!

— Так точно! А санкции прокурора?

— Я лично подпишу вам любые санкции! Я и есть санкция! У меня полномочия от Центрального Комитета партии!

Моя героическая бабушка Мария Нанейшвили потом мне расскажет, что они с Косаревым, едва очутившись на Лубянке, поняли, как это все работает. Полнейшее беззаконие. На собственном опыте она убедилась, что документы на арест оформляли, действительно, без санкции прокурора, задним числом. Что в ордерах на арест и в протоколах обысков всегда стояли прочерки, чтобы можно было вписать любую дату. И что никакой «правды» в этом департаменте никогда не сыщешь.

Глава двадцать шестая Тень леди Макбет

Шла хрущевская оттепель.

На Старой площади, в здании Центрального Комитета КПСС все постепенно привыкли, что каждый день в одно и то же время к подъезду вместе с другими сотрудниками спешит видавшие виды блондинка с немного усталыми, но голодными глазами. Как будто ей пообещали что-то важное, окончательное, что раз и навсегда утвердит ее в своей праведности, а врагов покарает.

— Здравствуйте, товарищи! — бодро приветствовала она работников ЦК КПСС, вышагивая и размахивая портфелем.

Но ей не отвечали, сторонились, и, если она заходила в лифт, никто с нею не ехал, ждали.

Она же поднималась на свой этаж, заходила в пустой кабинет с портретом Сталина на стене. Сидела там до вечера, выходя, как положено, только на обеденный перерыв.

Наверное, нормальному человеку требовалось для этого иметь душевную силу и недюжинную выдержку. Она — выдерживала. Словно знала про себя какую-то правду, о которой никому невдомек.

Ее телефон молчал. Никто к ней не заходил. В столовой, если она подсаживалась за столик с подносом, люди молча вставали и пересаживались. Да и сама она уже месяц как не числилась на работе.