Запомните нас живыми

Но уже через год партия отозвала отца Али на родину – не из кого было набирать уполномоченных центральной власти на местах в так называемые оргъядра: партсекретарь, глава уезда, начальник Царандоя (милиции), начальник ХАДа (госбезопасности). Али, продолжившего учебу в школе советского посольства, и жену Абдул Гафура, Мир Ваэзу, также принятую на работу в посольскую парикмахерскую, муж оставил в Тунисе. До лучших времен. Но они так и не наступили. Абдул Гафур, направленный секретарем волостной партячейки в шиитский Хазаратджат, последующие пять лет воевал с отрядом проиранского полевого командира Муллы Насима. Пока не договорился с ним и местным предводителем хазарейцев узкоглазым Султаном о «разграничении полномочий». Как воевал и какие там были «разграничения» – отдельная тема, к Али она прямого отношения не имеет. Абдул Гафур так и жил с редкими выездами в родной Кундуз и лишь дважды навестил жену с сыном: на большее у Афганского государства не нашлось валюты. Он ждал перевода даже не в Кабул, а на обещанную ему Бабраком зарубежную работу: он в Москву хотел. На худой случай – в «родной» Ташкент. Но в 1987 году на место Бабрака пришел Наджиб. Насколько удалась его политика национального примирения, известно из истории. Но при нем вновь стали подниматься халькисты – часто пуштунские националисты. Они посчитали, что парчамист, да еще араб Абдул Гафур слишком миндальничает с Муллой Насимом, забывшем о Дарай Юсуфе. Это местечко такое, где в 1979 году аминовские палачи живьем сбросили в шахту сотни хазарейцев.

Абдул Гафура вернули в Кундуз, но к партийной работе уже не подпускали: Наджибулла опирался на свои кадры. Отцу предоставили прежнюю должность – в дорожном управлении провинции. Тогда-то Абдул Гафур решил привезти своих домочадцев из Туниса домой. Нет, не навсегда. Для того, чтобы оформить паспорт Али, который достиг совершеннолетия. Ну и еще: с приходом Горбачева отношение к Афганистану и афганцам стало меняться – Мир Ваэзу уволили из совпосольства, взяв на то же место тунисскую француженку-полукровку. Собственно, Мир Ваэза и сама дожидалась лишь окончания сыном школы. Поступить в Афганистане в институт, известный кабульский политех, Али в тот год не успел. Да и не очень к этому стремился, рассчитывая на следующий год перебраться если не в Москву, то хотя бы к душанбинским родственникам матери. Продолжение учебы в арабских странах для него стало проблематичным из-за репутации отца-мунафика, то есть предателя ислама и просоветского коллаборациониста. Было и еще одно обстоятельство: приятелем Али по посольской школе (строго говоря, в ней учились дети не только советских, но и других дипломатов) оказался Виктор, сын Алексея Михайловича, того самого русского советника по железной дороге. Его отец, как выяснилось, был еще и военным дипломатом. Поначалу Виктор был вроде как переводчиком Али. Он когда-то жил в Таджикистане и немного понимал схожий с таджикским язык дари. Правда, стараниями учительницы русского языка из числа старых русских эмигрантов в Тунисе языковой барьер был преодолен за год: никто так быстро, как восточные люди, не усваивает чужие глаголы-падежи. Бывая в семье бывшего мушавера (советника) Алексея Михайловича, Али неоднократно выполнял его мелкие поручения: отнести, принести, позвонить по телефону. Их он выполнял не без расчета на последующую протекцию. В восточном обществе об этом задумываются раньше, чем в европейском. Прощаясь с Алексеем Михайловичем, он услышал: «Не дрейфь, Алик, мы обязательно свидимся. Хуб? А теперь целуйтесь с Виктором. Он твой барадар (брат)».