Заповедь любви

Ошеломленный услышанным еще больше, чем видом и поведением юродивого, я потерял ощущение времени и пространства, словно предо мной разверзлись небеса, показывая боль и радость, позор и величие грядущих дней. Потом, в попытках все объяснить, к чувствам подключился ум: «Ангелами невидимыми носимая» – эпитет Тихвинской иконы Божией Матери. Предположим, Лешинька, скрытно, был вместе с нами на «Крестьянке» и видел, как я пал на колени пред Мологской святыней. Желая вытянуть из меня монетки, парень решил сыграть на религиозных чувствах и затеял все это действо. Для жителя Мологи нет ничего удивительного в знании эпитетов Тихвинской Богоматери.

На этом этапе размышлений ум брал вверх, но дальше… Про «пса» я не произносил ни слова – мне просто помыслилось. Не мог же он прочитать запечатленные в памяти образы?

– Дядя Миша, я хочу домой. Мама будет ругаться, что нас долго нет, – тянула меня за рукав Настя.

– Да, да, пойдем, – машинально согласился я с ней и послушно зашагал рядом, а в голове продолжалась гигантская работа в попытках объяснить необъяснимое: «Эврика! Он умеет читать мысли. Сейчас об этом много пишут. В этом ничего сверхъестественного нет. Он определенно был на пароходе и вот тогда-то и уловил все, чем был переполнен мой ум. Телепаты в цирках на этом деньги делают».

«Стоп, о каком вытягивании денег может идти речь? О копеечке? Но тогда почему он не принял пятак? К тому же, будучи телепатом, мог бы зарабатывать сотнями, а он юродствует…»

Окончательно запутавшись, ум наконец сдался, уступив первенство тайне Необъяснимого.

Вечером в гостиной, погруженный в свои мысли, я с трудом мог следить за ходом неспешной беседы за самоваром. Елизавета Федоровна расспрашивала Николая и Васю Цыцына об их жизни в Петербурге, о художественных школах. Они отвечали, спрашивали ее в свою очередь о чем-то. Я тянул из блюдечка чай, чашку за чашкой. Иногда, из вежливости, что-то тоже говорил, но больше молчал. Когда гости, одевшись в прихожей, уже собрались прощаться, сказал, ни к кому особо не обращаясь – так, для общего сведения, что собираюсь пойти в монастырь на утреннюю службу.

– Да что вы! – всплеснула руками Акулина Антоновна, – чтобы успеть к утренней службе, надо из дома затемно выйти, а сейчас уже двенадцатый час ночи. Отдыхать-то когда будете?

Я пожал плечами:

– Ничего страшного.

– Да и ворота с калиткой в монастырь могут быть закрытыми.

– На воротах завсегда привратница дежурит. К тому же перед началом службы в монастырь будут возвращаться насельницы²³, исполняющие послушания за стенами монастыря, – с ними вместе можно пройти, – поддержал меня Николай.

– Отличная идея! Я с тобой, – воскликнул Вася Цыцын и, предупреждая возможные возражения, пояснил, что еще в Петербурге думал о том, чтобы по приезде в Мологу тотчас сходить в монастырь.

– Как тебе угодно, – отозвался я.

– Я бы тоже с вами пошел, но уже договорились с сестрой поутру ехать домой, в деревню, – с сожалением сказал Николай.

Гости ушли. Настя давно спала в своей кроватке. Я пожелал Елизавете Федоровне и Акулине Антоновне спокойной ночи и ушел к себе. Не раздеваясь, лег на диван. Сон не шел. В голове проносились обрывки впечатлений прошедшего дня, то переплетаясь между собой, то вновь рассыпаясь…

Тишина и свежесть утра. Шлепанье пароходных шлицев. Раскачивающиеся на ветру хоругви крестного хода. Парнишка в новеньких сапожках с балалайкой, отплясывающий вприсядку русского. Полумрак Воскресенского собора и голос чтеца «кто дал бы мне крылья, как у голубя». Настино: «А ты правда веришь в Бога или притворяешься?» Измазанное дегтем лицо Лешиньки. Звон колоколов Богоявленского собора. Скорбный лик Богородицы. И все возрастающее щемящее чувство благодарности к той таинственной благостной силе, благодаря которой я прозрел суетность мира сего и всеми глубинами души познал, что в каждой трепещущейся былинке и во мне самом существует нечто неизменное, светлое, радостное, «которое одно только и может составлять смысл всей жизни».

Матрона и лейтенант

«В каждой трепещущей былинке и во мне самом существует нечто неизменное, светлое, радостное, которое одно только и может составлять смысл всей жизни», – перечитал Евгений Иосифович вслух последние строки, закрыл первую тетрадь и задумался.

Так ли это? Если повсюду разлит свет, если все наполнено радостью, откуда тогда на земле берутся войны, злоба, ненависть, предательство, корысть?

– Павелко, ты сто ли? – раздался из-за холщовой занавески голос проснувшейся хозяйки.

– Павелко еще не приехал, – отозвался лейтенант.

– А гдзе он?

– На войне.

Минуту или две за занавеской висела тишина. Вероятно, хозяйка пыталась осмыслить полученную информацию. Потом было слышно, как она поднялась со своего скрипучего ложа и зашептала какие-то молитвы. Затем, отдернув занавеску, подошла к столу, оглядела подозрительно лейтенанта:

– А тсы ктсо цаков?

– Гость ваш. Вечером на лодке приехал.

– Не смейся надз старой! Какие лодзки по ручью – корытсо меж берегов застрянетс!