Заповедь любви

Солнце уже начало выкатываться из-за горизонта. Его бесчисленные лучи, пробиваясь сквозь трепещущую листву величественных екатерининских берез, покрыли крыши домов сверкающей мозаикой теней и света. Сняв головные уборы, мы остановились на миг возле Вознесенской церкви, преклонили головы и совершили крестные знамения.

Спустя немного времени городские избы закончились. По сторонам дороги потянулись пашни с низкими неокрепшими еще зелеными стебельками злаков. Дорога уходила влево, на Череповец, а с правой стороны за мельницей с каждым шагом все выше вырастали белокаменные стены Афанасьевского монастыря, играли на солнце позолоченные кресты Духового собора, Троицкого храма, Успенской и Ивановской церквей.

Впереди нас возвращались в монастырь две послушницы. Мы прибавили шаг и подошли к Святым воротам²⁶ почти одновременно с ними. Остановились перекреститься пред надвратным образом святителей Афанасия и Кирилла, осененных иконой Тихвинской Божией Матери. Налетевший невесть откуда ветерок коснулся наших лиц, и парящий над башней ворот ангел с трубой приветствовал входящих своим знаменитым «Трубным Гласом». Через расположенную слева от ворот калитку следом за послушницами мы беспрепятственно прошли в святую обитель.

В Афанасьевском монастыре

Несмотря на ранний час, монастырский двор был заполнен. Крестьяне соседних деревень, горожане, монахини и послушницы, паломники из дальних мест, нашедшие приют в монастырских гостиницах, неспешной чередой заходили в Троицкий храм. Поражало обилие старых, немощных, болезненного вида людей. Особенно запомнился мужчина средних лет с черной окладистой бородой в алой атласной рубахе, выпущенной поверх галифе, несший на руках девочку лет семи-восьми. Глаза девочки были закрыты, лицо бледное, руки сложены на груди, лишь прерывистые всхлипы при дыхании говорили о том, что ребенок жив.

«Сегодня день Девяти мучеников кизикских²⁷, – неожиданно вспомнилось мне. – Вот отчего в столь ранний час открыт доступ на территорию монастыря!»

На колокольне²⁸ мощно ударил тяжелый праздничный колокол. Прошло не меньше минуты, прежде чем раздался второй удар. Потом удары зазвучали чаще, очищая души и зовя к молитве.

Внутри храма благодаря множеству окон и трем многоярусным паникадилам с лампадами было необычайно светло. Мое внимание привлек список чудотворного образа Тихвинской Божией Матери. Икона располагалась в центральном иконостасе рядом с иконой Живоначальной Троицы и была украшена серебряной ризой с вызолоченным венцом в виде небольшой короны с драгоценными камнями. С первого взгляда список трудно было отличить от встреченной мной вчера на Волге мологской святыни. В какой-то момент я даже засомневался, все ли в порядке с моим рассудком – одна и та же икона, пребывающая в храме и одновременно следующая крестным ходом за много верст от него. Но, разглядев образ более пристально, увидел, что различия все же есть: на копии отсутствовала патина. Жаль, а я уже готов был поверить чуду пребывания святыни одновременно в нескольких местах.

Мы отстояли утреннюю службу, исповедались, причастились святых даров. На выходе из храма я вновь обратил внимание на мужчину с девочкой. Они стояли возле иконы «Скоропослушница». Мужчина что-то говорил девочке, она кивала в ответ головой и улыбалась. Обычный ребенок – ни болезненной бледности на лице, ни прерывистых всхлипов. Вот оно и чудо.

На монастырском дворе было вновь многолюдно. Умытые молитвами и благодатью церковной службы лица людей были светлыми, улыбчивыми. Вот так бы дружелюбно и с любовью смотрели люди друг на друга во всех уголках земли – какой отрадной стала бы наша жизнь!

– Знаешь что, – обернулся я к Васе, – я пожалуй, никуда отсюда не пойду, останусь на недельку в гостинице при монастыре, буду исполнять какое-нибудь послушание.

– А как же сенокосилки и Александр Крилов? У тебя и так незапланированный выходной вышел,– попытался он отрезвить меня.

– Душа просит.

– Ну, душа душой, а мир земной тоже дар Божий. Каждому Богом дано свое предназначение. Исполнять его с усердием и прилежностью – вот в чем смысл жизни, и усладу для души надо искать только в этом.

– А если человеку открылось, что он не своим делом занимается, не по той тропе идет, что ж ему продолжать удаляться или все же вернуться к истокам и пойти тропой, изначально предназначенной Всевышним?

Вася задумался. Мы приближались к левому крылу западного корпуса монастыря.

– Я думаю, тебе надо побеседовать с игуменьей Кирой²⁹, – наконец сказал он и пояснил: – Она и к Богу ближе нас грешных, и о земном радеет – многим помогла укрепиться духом.

– Найдет ли игуменья время для беседы?

– Она немного знает меня через Петра Антоновича Жукова³⁰. Представлю тебя ей, скажу, что хочешь пожить в гостинице при монастыре и внести свою лепту в механизацию труда на монастырских полях.

– Я хочу нести послушание – делать то, что она сочтет необходимым, а не то, чем я занимаюсь в миру, – возразил я.