Заповедь любви

Собравшись с мыслями, а может, следуя советам ангелов, она рассказала немного о Лешиньке.

– Лешиньку в монастыре давно знают. Мать его умерла при родах, а у младенца обнаружили врожденную болезнь мозга. Врачи предрекали, что ребенок не проживет и года. Его отец, Иван Матвеевич Клюкин³³, молился о выздоровлении чада пред чудотворной иконой Тихвинской Богоматери, обещал даровать монастырю землю, просил, чтобы Богородица защитила слабого умом мальчика своим покровом. Младенец выжил и, как вскоре обнаружилось, оказался наделенным сердцем, исполненным любви, и даром предвидения. Я тогда исполняла послушание казначеи. Эту историю мне рассказала игуменья Августа и наказала, чтобы отныне и после ее смерти для Лешиньки и его брата Митрея был всегда свободный доступ на территорию монастыря, предлагались постель, пища, одежда, обувь – все необходимое для жизни и услады души.

Мы остановились около школьной ограды. Немного помолчав, она продолжила:

– Невозможно за короткое время рассказать обо всем, что предсказал Лешинька, что уже сбылось, а что ожидает своего часа. Я полностью доверяю ему. В том, что он сказал вам, есть своя светлая сторона – избрание вас хранителем и защитником чудотворного образа, и темная – прорицание о грядущей печали. Лет пятнадцать назад недалеко от Успенской церкви, на территории скотного двора из земли чудесным образом вырос надгробный камень, на котором была едва различимая надпись: «Сего монастыря инок Корнилий Беляницын погребен от сотворения мира 7120 г. октября 1-го дня». Мы оградили его перилами и укрыли, потом возвели часовню³⁴. На днях Лешинька так сказал о том, что ему видится за этим фактом чудесного явления из земли древнего камня: «Иноки восстают, чтобы мы восстали. Волны ненависти поднимутся, и прекратится монастырь, как это было ранее»³⁵. Он постоянно говорит о вздымающихся над Мологой волнах, о море слез… И вам он тоже говорил о море печали. Но вам он говорил и о сохранении святыни, а значит, и о надежде на возрождение.

В дверях школы показались священник и дьякон³⁶, ведшие сегодня службу в Троицкой церкви. Молодой дьякон быстрым шагом направился к нам.

– Это за мной, – сказала матушка, – давайте продолжим разговор позже на скамеечке возле родника³⁷. В три часа дня подходит?

– Разумеется, – ответил я.

Она оставила меня одного и поспешила навстречу дьякону.

Ермолай и его пляски

Где находится родник, я не знал и только подумал о том, чтобы спросить дорогу у кого-нибудь из местных, как ко мне подошел паренек лет двадцати. Он был довольно прилично, не по-деревенски одет – в модной жилетке с продетой в петлю серебряной цепочкой, при галстуке и в сапогах с «моршиной» Что-то в его продолговатом лице с пробивающимся под носом и на подбородке пушком мне показалось знакомым.

– Если не ошибаюсь, вы – Михаил Ефимович Кондаков из Петербурга? – спросил он, смешно расшаркиваясь, но стремясь при этом выглядеть достойно и независимо.

– Не ошибаетесь, – ответил я, пытаясь припомнить, где и при каких обстоятельствах мог с ним встречаться.

– Ермолай Ферапонтович Барыгин, – представился юноша и протянул мне руку.

– Здравствуйте, Ермолай Ферапонтович, – ответил я, подавая ему свою ладонь.

Он торопливо обхватил ее своими тонкими детскими пальцами:

– Покорнейше прошу извинить за вчерашнее.

– Ах, – после секундного замешательства догадался я, – вы племянник Александра Егоровича Крилова и должны были меня встретить на дебаркадере. Не так ли?

– Именно так-с, – подтвердил юноша. – Дядюшка уже сделал мне выговор за неисполнение наказа. Сегодня мне дан шанс оправдать себя. Прошу простить, сжалиться и поехать со мной к дядюшке – он ждет нас. Акварель тоже ждет.

Ермолай жестом показал на привязанную к коновязи невдалеке от монастырских ворот гнедую кобылу, впряженную в необычную для наших северных краев бричку на высоких рессорах. Кобыла лениво пережевывала сено из подвязанного к ее морде холщового мешка и изредка помахивала хвостом, отгоняя еще не слишком назойливых мух. В бричке, запрокинув голову к солнцу так, что большая черная коса свисала до колесного обода, неподвижно и расслабленно полулежала девица в холщовом сарафане.

«Ба, да ведь это та самая певунья со звонким голоском, что вчера босиком отплясывала на волжском берегу, – пронеслось в голове. – А племянник Александра Егоровича, – догадался я, откуда мне знакомо его лицо, – балалаечник, который в новеньких сапожках отплясывал сначала перед этой девицей, а потом перед богатой пассажиркой. Вот как все поворачивается!»

Но, так или иначе, ехать сегодня с Ермолаем в Ефаново³⁸ я не мог, о чем ему и сообщил.

– Мне от дядюшки попадет – ждет нас, – просительно загнусавил в ответ паренек.

– А я ждал вас вчера.

– Поверьте, моей вины в том нет. Я все объясню.

– Даже если объясните, не смогу сейчас поехать.

– А когда сможете?

– Не знаю.

– Мне все равно хотелось бы объясниться, чтобы не было непонимания.